А чтоб никто не обвинил его, войскового судью, в том, что он плохое войско по рескрипту государыни выслал, — решил Головатый сам команду над казачьими полками принять. «Вот, мол, глядите, как царицын приказ старик Головатый выполняет: сам, невзирая на годы свои преклонные, с войском поспешил!»

Войсковой судья пригладил ладоныо усы, поправил высокую из чёрных смушек папаху. И вдруг крякнул от досады. Как он мог забыть наказать, чтобы двух работников, купленных им у малороссийского помещика, направили на хутор?

«Нечего баклуши бить, дарма хлеб жрать, — подумал судья, — пусть за скотиной доглядают. Прибуду в Кавказскую, немедля отпишу Тимофею Терентьевичу, пусть передаст мою волю Романовне».

Головатый открыл карие с прищуром глаза, взглянул на широкую спину ездового и, придерживая рукой ножны шашки, встал во весь рост.

— А ну вжарь, Данило, — приказал он казаку. Тот приподнялся, гикнул, и кони сорвались с рыси в намёт, только грязь от колёс полетела.

— Добре, добре, Данило! Люблю так, с ветерком! — крикнул Головатый, глотая свежий ветер.

Поравнявшись с обозом, кони сбавили бег, перешли на рысь. Держась обочины, быстро обогнали гружёные фуры, поравнялись с растянувшимися сотнями.

Люди шли усталые, вымученные бессонными ночами.

— Здорово, уманцы! Васюринцы, кореновцы, здорово! Здорово, незамаевцы! — минуя сотни, весело кричал войсковой судья. — Что, приморились? Веселей! Вон уже Кавказская, а там кулеш, баня!

— А по чарке поднесут? — выкрикнул задорный голос.

— Будет и по чарочке! Жалую добрых молодцев!

Вдали темнел вал Кавказской крепости. Почуяв отдых, и люди, и кони пошли быстрее. Где‑то в передних рядах с присвистом запели песню…

Глава IX

Есть в России много городов, и каждый из них чем‑то знаменит. Тула — ружьями и самоварами. Нижний — купцами, а вот Астрахань — город рыбный. За версту от города рыбный дух с ног валит. И нигде от него не спрячешься, ни в хоромах каменных, ни в избах рубленых.

Раскинулся город на низменном берегу, у самой Волги. Крепость с широкими каменными стенами, со множеством дозорных островерхих башен. В крепости постройки все кирпичные: собор с позолоченными куполами, дом коменданта, службы… Широкий ров опоясывает стены. Рядом, за меньшей стеной — белый монастырь с просторным, выложенным булыжником, двором. Тут же дворец митрополита.

К. крепости тянутся кривые посадские улицы. Купеческие дома, особняки рыбозаводчиков и иной городской знати огорожены высокими заборами.

Несколько улиц выходят на площадь. На ней — базар, гостиный ряд, два кабака с облезлыми надписями над дубовыми дверьми.

Чем дальше уходят улицы от центральной площади и крепости, тем ниже заборы, меньше дома. И вот, уже без всяких улиц, множество хибар разного пришлого люда ласточкиными гнёздами лепятся у яра и по берегу Волги.

Как только начинается путина, этот люд в поисках работы устремляется на пристань. Приходят сюда за сотни вёрст и отпущенные на оброк крестьяне. Эти разбрасывают на песке армяки, рассаживаются артелями и ждут подрядчиков. В кабак они не ходят. На каждую артель нанимают стряпуху, либо с собой приводят. Тут, на песчаном берегу, и спят — благо, дожди в Астрахани редки.

А рядом, в больших чанах, рыбозаводчики рыбу засаливают и выветривают на длинных деревянных вешалах. В воздухе — смрад от гниющих рыбьих внутренностей, нечистот. Душно до головокружения. Гул стоит многоязыкий.

В ту пору, как добрались черноморды до Астрахани, рыбный сезон только начинался.