Конечно, речь в этом стихотворении шла не об отрезанных яйцах, а, скорее, о яйцах действующих, и об их несомненной опасности для молодой девушки, но смысл, однако же, остаётся один — если человек тебе дорог, то откажись от него, даже если он к тебе тянется, во имя его же будущего счастья.

А что, Тоня, бывшая жена моего бывшего школьного товарища, мне дорога?

У нас что, общие интересы?

Да мы ведь не разговаривали даже толком ни разу. Не было ни доверительных бесед, ни откровений.

Просто пожили какое–то время, молча уступая в чём–то друг другу, улыбаясь за общим столом, проспав, обнявшись, несколько странных ночей.

Теперь вдруг оказалось, что всего этого мне стало не хватать. Мне одиноко пить свой утренний кофе. Я долго не могу заснуть, потому что мне хочется, чтобы рядом со мной кто–то был. И не просто кто–то, а именно эта женщина Тоня, которой, как она показывала мне всем своим видом, ничего от меня не надо.

И мне хотелось, чтобы она лежала рядом со мной именно так — без одежд, тёплая и внимательная.

Мне хотелось на спящую неё смотреть долго–долго…

Всё–таки мне доктор чего–то там не дорезал — ведь человеку в моём положении не должно приходить на ум ничего подобного.

И вообще — нужно забыть уже об этой женщине. Как и обо всех женщинах вообще…

В дверь кто–то позвонил. Оля? Нет. Оля сюда уже никогда не придёт.

Не буду открывать. Пропади оно всё пропадом. Глаза бы мои никого не видели.

Вот — странное дело — когда–то от страха перед полуголодной жизнью в подвалах и в колодцах теплотрассы я позволил себя искалечить.

А теперь, сидя в сытости и спокойствии в отдельной квартире, в центре любимого своего города, я хнычу и чуть ли не закатываю истерики. Ах, мол, как плохо мне, как одиноко! Ах! И не нужен теперь я никому!..

А в дверь звонила Тоня. Я разглядел её в глазок, но верить в то, что вижу, не хотел.

Тоня не могла ко мне прийти. Потому что прийти ко мне она не могла…

Дверь я открыл. А это была правда, Тоня.

— Саша, сказала она просто, без всяких предисловий. Саша, ты почему здесь сидишь, как сурок? Ты почему не звонишь, почему ко мне не приходишь?

И я подумал — действительно, ерунда какая–то. Почему это я к Тоне не захожу и даже — не звоню. Что мы — враги какие–нибудь?

Мы стали пить кофе, потому что нужно чем–нибудь заниматься, когда хочешь чего–то сказать, но слова необходимо подыскивать — они появляются не сразу. Паузы — их можно заполнять прихлёбыванием, дуя, обжёгшись, выбирая в вазочке подсластитель или конфету.

Вот в таких условиях Тоня сделала мне предложение.

Вообще предложение должен бы был сделать я. Но, в силу вышеизложенных причин, я просто не имел на это права.

Предложение от такого человека, как я можно было бы расценить, как насмешку, как оскорбление.

Понятное дело, что я бы никогда на это не решился.

И потом — ну, ладно, делаю предложение я. И что в подтексте:

— Давай поженимся, но только пусть у нас в жизни не будет этого. Я тебя очень люблю и готов с тобой жить до тех пор, пока смерть не разлучит нас, но только этого у нас с тобой никогда не будет.

Поэтому предложение мне сделала Тоня.

Она сказала, что она взрослый человек и не собирается умерщвлять, хоронить в себе женщину, приносить себя в жертву даже сильной и большой любви, если она будет без этого. Ей это обязательно нужно. Но — только со мной. Она, Тоня, не только любит меня, она безумно меня желает. Она хочет, чтобы у нас было всё, чтобы это не прекращалось ни днём, ни ночью. Она чуть с ума не сошла, когда лежала голая рядом со мной, притворяясь тихой и спокойной.

Тоня уже всё продумала.