Засыпая под взглядами, там, на арене, мадам Леокриса шепнула мне, что никогда ещё ей не было так хорошо…

У вас уже было ваше советское время, когда я встретился и познакомился с обаятельной Сивиллой, миниатюрной замужней женщиной из городка с довольно редким названием: Лениногромск. Там придумывали что–то секретное, чтобы за одну секунду могли квакнуть сразу две Америки. И Северная. И Южная. Сивилла не работала, воспитывала детей, а тут по горящей путёвке срочно приехала покататься на лыжах в Западную Украину, где мятежный дух Бандеры ещё отзывался в лесистых горах мощными пушистыми снежными обвалами.

Пансионат «Чаривный бомбардувальник» был полупустым, несмотря на прекрасное время года. Была середина зимы, часто валил снег. Мир сосредоточенно одевался во всё белое, будто готовясь к торжествам, неведомых для нас, смертных.

После лыжной прогулки мы, смеясь, забежали в мой номер перекусить. Я и Сивилла. Нам сразу, как только встретились наши глаза, стало интересно вместе. Мы и забежали в одежде, от снега мокрой, на минутку ко мне, чтобы испить горячего чайку, поболтать.

Взрослый мужчина.

И взрослая женщина.

Забежали с морозца вечерком в тёплую уютную комнатку с торшером и широкой кроватью.

Когда я вышел из ванной, туалеты Сивиллы уже были, так сказать, отделены от тела, валялись на полу, а сама светловолосая женщина, сверкая глазами, сидела на моей постели, прикрыв для приличия освобождённые груди.

Но речь не об этом. Мужчины и женщины для того и созданы противоположностями, чтобы их влекло друг к другу. Во время наших свиданий в Сивилле зажёгся какой–то внутренний огонь, на который даже редкое население пансионата стало обращать внимание. Все вдруг стали замечать, что мы — пара. Красивая молодая пара.

Сивилла преобразилась. Она сделалась ослепительно хорошенькой. Она влюбилась. Но я тут был вовсе ни при чём. Сивилла хотела влюбиться. Она и влюбилась. И все мои заслуги были лишь в том, что я ей не мешал.

Светящейся, сияющей кометой проходила Сивилла по коридорам мимо полудохлых фикусов пансионата. Её крики по ночам из моего номера будили милицейские посты в отдалённых деревнях.

Когда отдыхающие приуготовились к разъезду и собрались на тесный завершительный междусобойчик, случилось вовсе нечто неожиданное. Из–за стола поднялся старейший из всех, он был из Грузии, все думали, что его зовут Гиви, а он оказался Георгий. Поднялся в большой чёрной кепке старейший Георгий и предложил выпить за молодых. За нас, Сивиллу и Джакомо. Раздались аплодисменты и, не объяснимый ничем, рёв восторга. Представители свободных республик, переженившиеся уже к концу сезона по десять раз, единодушно чему–то обрадовались. Они кричали: «За молодых!», кидали в воздух шапки и чепчики, выкрикивали наши имена, и всё это разом перешло в скандирование: «Горько! Горько!». Реактивная Сивилла несолидно кинулась прятаться под стол, чем усугубила всеобщее восхищение искренностью наших чувств. Пунцовую, в ярком сиреневом платье с голыми плечами, я достал её из–под скатерти на свет Божий, и сам удивился роскошной прелести моей на мгновение женщины, которая, обтянутая тонким туманом шифона, стояла здесь, наравне в нами, но, почему–то, казалась выше. Неизмеримо выше всех нас, возможно — от света, который шёл от её очей. От улыбки, которая была сама Тайна.

Возникла тишина. А потом грохот. Это под стол упал Георгий. Который кстати хотел спеть песню «Я могилу милой искал», но у него перехватило дыхание.

А потом я много раз при всех поцеловал эту женщину, которая на 12 дней, а, значит, на миг среди вечности, оказалась ко мне так близко…

О пауках

…Обнаружив самку, самец начинает «ухаживание». Почти всегда возбуждение самца проявляется в тех или иных характерных движениях.