– Ведьму Даринкой зовут? – глухо переспросил Митя.

– Как и всех ведьм Шабельских до нее, – подтвердила губернаторша.

Нет, он давно уже догадывался, что никакая она не крестьянка! Слишком часто она оговаривалась и выдавала себя, но… семейство, отправившее юную ведьмочку будить древних богов для деревенского лавочника Бабайко, – семейство… Шабельских?

– Господа, господа! – Оркестр смолк, и голос Родиона Игнатьевича покрыл шум толпы в бальной зале. – Позвольте представить моих дочерей!

Гуськом, как воспитанницы пансиона на прогулке, барышни Шабельские двинулись на середину зала.

– Наши старшие, Лидия, Зинаида и Ариадна…

Три барышни шагнули вперед. И по толпе прокатился вздох, а Митю будто молния пронзила! Вонзилась в глаз, прошла тело насквозь, выжигая внутренности… Он задохнулся и так и застыл, не отрывая взгляда от трех девушек в бальных платьях.

Глубокое декольте Лидии…

Квадратный вырез Зинаиды…

Скромный треугольник у Ады…

У всех. Троих. Платья. Были оторочены… узкими полосками альвийского шелка!

Настоящего. Альвийского. Шелка. Бросающего на кожу нежнейшие сполохи. Заставляющего ее светиться и сиять, а рассыпавшиеся по плечам локоны превращая… у Лидии – в чистое золото, у Зинаиды – в темную ночь, а у Ады – в горький шоколад, так что даже вкус на языке появился…

– Альвийский шелк! – единым вздохом охнула зала.

– Этого не может быть! – как в помрачении прошептал Митя. Неужели тот еврейский альв-портной, как его, Йоэль… говорил правду? И он, Митя, не пошел тогда смотреть… самый настоящий альвийский шелк? Променяв его на… труп?

– Точно, подросло проклятие-то! – хмыкнула Леокадия Александровна. – Хотя на вид все такая же тощая.

Она стояла позади старших сестер, рядом с улыбающимися Капочкой и Липочкой и подпрыгивающей от возбуждения толстушкой Алевтиной. Тоненькая девочка в по-детски коротком платьице с оборками и единственным цветком в блеклых, серо-мышиных волосах. Ручки-веточки выглядели откровенно тощими и болезненными в пышных рукавах-фонариках. Девочка подняла голову… увидела Митю, глаза ее вспыхнули и стали точно такими же, как на четырех женских портретах в доме Шабельских. Прозрачными, как стекло, ввинчивающимися, как буравчики… и откровенно жуткими.

Митя зло оскалился в ответ на ее взгляд. Альвийский шелк. На трех старших Шабельских. Был куплен. Почти за его деньги! Знал бы – не стал бы с ней делиться добычей!

Он стиснул кулаки… и шагнул к изящному строю сестер. Даринка отступила. Он сделал еще шаг… Она повернулась на каблуках и так быстро, как позволяли приличия, кинулась прочь.

– Даша! – попыталась окликнуть ее Полина Марковна.

Но девчонка даже не оглянулась, мгновенно ввинтившись в праздничную толпу, а старшие сестры Шабельские сияюще улыбнулись ему, на миг став непривычно похожими.

– Митя! – почти хором выдохнули Лидия, Зинаида и Ада. – Первая кадриль ва… – и смолкли, зло уставившись друг на друга.

– Моя, – прозвучал у него за спиной знакомый хриплый голос. – На первую кадриль Дмитрий Аркадьевич пригласил меня. Не так ли, Митя?

Пахну́ло разрытой землей и орхидеями, сквозь которые пробивался аромат гнили, а на сгиб его локтя скользнула затянутая в узкую черную перчатку рука. Даже сквозь сюртук он чувствовал, какая она ледяная.

– Прошу прощения, барышни. – Облаченная в угольно-черное бальное платье мара улыбнулась, не разжимая губ, но все три барышни все равно отпрянули.

К боку Мити прижалось нечто тонкое, насквозь прошило сюртук и жилет… и пощекотало кожу ледяным острием.