Бледный от унижения Ингвар деревянно поклонился, не забыв метнуть на Митю злой взгляд.

«Сейчас-то я в чем виноват?» – растерянно подумал тот.

– Мальчик мой! – Цепкие пальчики губернаторши до боли вцепились ему в локоть.

– Леокадия Александровна! Это кружево так вам идет! Вы прекрасны и роскошны…

«…Как торт. Алевтины на вас нет!»

Что поистине удивительно – выглядела губернаторша в этом непомерном великолепии величественно и гармонично. Йоэль, вспомнил Митя. Сын Цецилии Альшванг и неизвестного альва – или, как говорил полицмейстер, иноверки и нелюдя – делал платье для Леокадии Александровны. Что ж, кем бы он ни был, а вкус у него был… альвийский.

– Платье великолепно, особенно тем, что лишь подчеркивает ваше величие и красоту!

И ведь почти правду говорит!

– Юный льстец… – Губернаторша улыбнулась – не столько польщенно, сколько с сомнением. – Мы, как хозяева города, должны способствовать развитию местных ремесел… Похуже, конечно, чем иные мои платья – да хоть то, в котором я была, когда вы, юноша, мою карету угнали. То из Москвы выписано, а я в нем – шутка сказать! – на наемном извозчике ехала, подол замарала…

Митя вспомнил купеческое великолепие того платья и торопливо поклонился, чтобы спрятать лицо:

– Позвольте мне воспользоваться случаем и принести извинения…

– Если вы о коляске, то ни слова более! – Губернаторша властно взмахнула веером. – Ваш батюшка мне все объяснил: вам срочно понадобилось передать ему послание! Я не поняла, почему вы не могли передать раньше и почему нельзя было хотя бы предупредить, что вы берете лошадей… Но так и быть, я вас прощу, если… – Она крепче перехватила Митин локоть и бесцеремонно зашептала прямо в ухо: – Если вы мне расскажете, почему мертвяки брели по городу… сто человек по дороге загрызли, верно вам говорю… а возле вашего дома – раз! И встали! Ну, юноша? – Она нацелилась веером ему прямо в нос. – Что же их остановило?

– Так… Э-э… Забор, ваше превосходительство! – выпалил Митя.

Проклятая сплетница, как всегда, слишком близко подобралась к правде.

– Изволите шутить? – выпрямилась губернаторша.

– Как можно, ваше превосходительство! – лихорадочно пробормотал Митя. – Дело ведь в том, какой это забор! Вы же слыхали, что… что нам достались цеха этого негодяя Бабайко. Который осмелился покуситься на святое – покой мертвых. Ну вы же понимаете, – Митя интимно понизил голос, – что какой-то лавочник не мог держать их в узде? Он же не Мораныч! – Митя огляделся, будто боясь, что их подслушают, и выдохнул: – Все дело в кирпиче! В цехах он не простой, а… «мертвецкий»! Если построить из него забор – ни один мертвяк не пройдет! Вот мы, сразу как приехали, и… укрепились.

Оставался, правда, вопрос, как Бабайко научился производить такой кирпич, но Митя искренне надеялся, что губернаторша этим вопросом не задастся. Или хотя бы задастся не сразу.

– А говоря-я-ят, – губернаторша по-прежнему смотрела подозрительно, – что вас среди тех мертвецов видели. Да что там среди – впереди! Верхом на этой вашей… паротелеге скакали! А некоторые даже говорят, это вы их на город натравили. – И она уставилась на Митю пронзительными, как буравчики, глазами.

– Никак невозможно, ваше превосходительство! – Мите потребовалась вся светская выучка, чтобы не дрогнуть лицом и не отвести глаз. – Упокоить при наличии соответствующей выучки и посеребренного оружия могут и специальные полицейские чины, а поднять – тут уж только Кровные Моранычи.