— Хорошо, поставь его к мачте и привяжи покрепче.

Я подошел к сигнальному ящику, достал оттуда желтый фонарь, зажег фитиль и повесил на флагштоке. Знак был замечен, и яхта подошла, чтобы встать с «Хай-ян це» борт о борт.

— All right? — спросил Раффли.

— Все отлично, сэр. Заходите сюда, а яхте стоит пока отплыть, чтобы ее не заметили раньше времени.

Я передал управление Раффли. Тот распорядился переправить с яхты еще двух мужчин. Теперь нас было пятеро, тогда как бандитов было двадцать три, и мысль о том, что нам удастся спастись, представлялась в высшей степени абсурдной.

— Где же Молама? Теперь я могу ее искать? — спросил Калади.

— Постой! — приказал ему Раффли. — От берега отошла первая лодка, и на палубе нам понадобятся все руки.

В лодке, о которой говорил сэр Джон, сидели женщины и девушки, а гребли шесть матросов. Они приблизились к судну и крикнули. Калади коротко ответил, и трап начал опускаться. В то время, как один из мужчин остался сидеть в лодке и приглядывал за пленницами, пятеро поднялись на борт. Их изумление и быстрота наших действий позволили без какого-либо шума спустить всех пятерых за борт. Калади спрыгнул в лодку, чтобы расправиться с шестым. Это ему удалось, но в ту же секунду женщины в ужасе ринулись на корабль. Они не понимали ни слова, но все же спокойный голос Раффли вскоре привел их в чувство. Вторую лодку, пришвартовавшуюся к первой, постигла та же участь, с той лишь разницей, что бандиты не были убиты, а лишь связаны. Мы решились на это, поскольку третья и последняя лодка была еще далеко.

Обе освободившиеся лодки отвели к другому борту джонки. Наконец, приблизилась и третья; в ней должен был находиться главарь. Он взошел по трапу первым и вид имел геркулесовый, к тому же был до зубов обвешан оружием. Впрочем, действия по отношению к нему не отличались от обхождения с остальными: Раффли закинул обе руки его за шею, а Калади связал по рукам и ногам. Со следовавшими за ним пиратами произошло то же; теперь мы были полноправными хозяевами судна.

— Фонари зажечь! — приказал Раффли, и скоро на палубе стало светло.

Пленники были помещены в одну из кают, к ним была приставлена усиленная охрана, после чего мы отправились на обследование трюма. В нем содержались обильные и, в чем не было никакого сомнения, наворованные запасы корицы, риса, табака, эбенового дерева и… похищенные женщины. Среди них были и те, которых увезли из Галле, и, конечно же, Молама, «цветок жизни». Радость свидания ее и Калади описывать не берусь, впрочем, как и не берусь описывать те выражения, в коих на великих магараджей из Англистана и Германистана изливалась их благодарность.

Похищенные этой ночью женщины, осознав, что все уже позади, излили свою благодарность в рыданиях. Они рассказали нам о случившемся. Мужчины при нападении убежали, пираты же связывали женщин вместе, сколько им удавалось, и уводили с собой; после чего предали огню убогие хижины деревни.

Очень скоро Раффли положил конец оглушительному изъявлению радости. После того, как веревки с женщин были сняты, он приказал им отправляться обратно на берег. Они исполнили это крайне быстро, причем особый восторг вызвало в них то обстоятельство, что лодки переходили в их полное распоряжение.

С наступлением утра мы произвели необходимые работы, а затем отправились в каюту плененного капитана. Первая же вещь, которая буквально с порога привлекла наше внимание, был зонт Раффли, о котором его владелец так и не спросил Моламу.

— О, wonderful, моя chair-and-umbrella-pipe! — вскричал англичанин, подпрыгнув, подобно чертику из табакерки.

Затем он обратился ко мне, глядя прямо в глаза и подняв вверх три пальца правой руки:

— Чарли!

— Сэр Джон Раффли!

— Клянусь всеми китайскими бандитами и морскими разбойниками, что не спущу с этой роскошной umbrella-pipe глаз, пока не вернусь вновь в Лондонский клуб путешественников на Нир-стрит, 47!

Я, придав лицу всю серьезность, на которую был способен в эту минуту, ответствовал:

— А я обещаю сопутствовать вам денно и нощно в охране этой дорогой pipe, пока земля вертится и облака движутся!

— Well! Теперь неплохо и оглядеться.