Дорога все не кончалась. Она так и бежала под капотом — еще одну милю, еще один час. И еще один час. И еще один. Я разговаривал сам с собой. Разговаривал с Эвер. Разговаривал с мамой.

С папой я не разговаривал.

Закат застал меня на парковке недалеко от Линкольна, где я припарковался под фонарем, запер двери и крепко заснул. Я ехал двенадцать часов подряд, останавливаясь только чтобы поесть, заправиться и каждые четыре часа звонить деду. Когда я проснулся, меня охватил страх. За бледно-оранжевым кругом света, в котором я припарковался, была непроглядная тьма. На дальнем конце парковки стояли полуприцепы, а на самом здании парковки светились бледные флуоресцентные лампы. Я вышел из машины, запер ее и сходил в туалет. Все стены и перегородки были изрисованы граффити: коряво накаляканными ругательствами, именами и тому подобной чепухой.

В автомате я купил колу, позвонил деду и снова отправился в путь. Я ехал в сонной, тихой темноте. За ярким пятном на дороге от света фар не существовало ничего, только темнота и высоко в небе бледная луна; не существовало ничего, кроме музыки, желтой линии посередине дороги, асфальта, белой линии по краю шоссе, да еще время от времени мимо проносилась пара горящих фар.

Я часто думал о том, кто сидел в той машине, что приближалась ко мне, на что была похожа их жизнь, какие проблемы они решали, опустив голову, что пережили. Были ли у них друзья или они были одиноки, как я? Может, в следующем году дела у меня пойдут лучше. Может, я подружусь с кем-нибудь в школе. Или, может, найду себе девушку. Подружку.

Ага, конечно.

Я проехал мимо Карни, Лексингтона и Норт-Платта по пустынным полям, залитыми серым предрассветным светом, мимо стад бродящих коров и табунов лошадей, которые втягивали носом воздух и трясли гривами, мимо Сиднея. В Макдональдсе я остановился, поел и позвонил деду. Эти звонки стали моей целью в поездке. Проехать четыре часа, позвонить деду. Они означали перерыв, возможность передохнуть, остановиться и понять, как далеко я заехал.

Шел второй день моей поездки, и было уже далеко за полночь, когда я проехал под знаком, гласящим, что я прибыл на ранчо Эм-Лайн. Моя машина больше полумили шуршала шинами по длинной, прямой, как линейка, дороге, которая вела к просторному трехэтажному деревянному дому. Дом или, по крайней мере, обшивка из бревен, как любил говорить дед, был старше, чем некоторые из штатов, его построили еще в тысяча восемьсот сорок третьему году. Внутренняя отделка за последние десять лет подверглась значительным изменениям, планировка стала открытой, современной, там сделали громадную двухэтажную гостиную с огромными окнами и кухню, в которой стойки, отделанные под гранит, тянулись на целые мили, а столовые приборы поблескивали нержавеющей сталью. Я любил дом дедушки с бабушкой. Он был огромным, сверкающим, и там было весело. Когда я был маленьким, они разрешали мне носиться по коридорам и скользить в носках по полам из твердого дерева, а дядя Джерри часто бросал мне футбольный мяч из гостиной так, что он подскакивал до потолка, на двадцать пять футов.

Я припарковался, выключил мотор и стал сидеть в тишине. Единственная лампочка горела в главном здании, больше света не было на целые мили вокруг. Я выскользнул из машины и тихо закрыл за собой дверь, потом оперся о машину и запрокинул голову, чтобы посмотреть на звезды. Звезд было бесконечное множество, они сверкали, мерцали, кружились и кружились в чернильной темноте — целая вселенная серебряного света. В самом ее центре светился тоненький лунный серп, омываемый звездным светом. Одна из звезд прорезала небеса, упала вниз по искомой траектории и исчезла.

Я не загадал желание.