Къ обѣду у женщинъ явился котелокъ, ведро b ложки, которые Анфиса купила въ лавкѣ на деревнѣ. Женщины любовались на свое новое хозяйство и говорили:

— Ежели такъ дѣло пойдетъ, то можно будетъ и пятокъ чайныхъ чашечекъ купить. Чайкомъ-то ужъ куда какъ хорошо побаловаться назябнувшись-то. А чай можно варить пока и безъ чайника, въ котелкѣ. Котелокъ есть — вотъ и заваримъ.

LVII

Наконецъ на Фоминой недѣлѣ насталъ такой день, когда въ рукахъ Арины очутилось заработанныхъ денегъ три рубля и двадцать копѣекъ. Радости ея не было границъ.

Она подпрыгивала, пѣла пѣсни, толкнула въ бокъ Аграфену, какъ-бы вызывая ее тоже на веселье, и даже подбоченилась и, притоптывая ногами, проплясала передъ ней казачка. Дѣло въ томъ, что наконецъ-то она могла послать два рубля въ деревню. Деньги она получила отъ Анфисы, вѣдающей расчеты съ прикащикомъ и коммиссіонеромъ, передъ ужиномъ, а послѣ ужина тотчасъ-же бросилась къ Андрею просить написать ей письмо.

Андрея Арина застала сидящимъ на берегу на чуркѣ передъ удочками и ловящимъ рыбу. Андрей покуривалъ трубку и слѣдилъ за поплавками. Товарищъ его кололъ дрова. Сзади Андрея, какъ водится, медленнымъ огнемъ горѣлъ костеръ.

— Я къ тебѣ, Андрей Никифорычъ… — начала она. — Мы деньги сейчасъ получили. Надо послать въ деревню. Ты обѣщался написать письмо. Вотъ я и пришла. Напиши.

— Сейчасъ-то? Какъ-же я тебѣ напишу сейчасъ письмо, коли у меня ни бумаги, ни чернилъ, ни пера? — отвѣчалъ Андрей. Вѣдь это все нужно у прикащика попросить. Завтра — изволь!

— Завтра, Андрей Никифорычъ, недосужно. Завтра мы будемъ работать.

— Ну, вечеромъ, послѣ работы.

— Охъ, Андрей! Завтра-то въ обѣдъ мнѣ хочется письмо на почту снести. Очень ужъ тамъ въ деревнѣ деньги-то нужны. Нельзя-ли какъ-нибудь сегодня написать?

— Чудная ты, право. Тебѣ толкомъ говорятъ, что припасовъ для письма нѣтъ, — сказалъ Андрей. — Правда, карандашъ есть.

— Такъ ты карандашомъ. Тамъ разберутъ.

— А на чемъ писать то? Бумаги нѣтъ.

— За бумагой я сейчасъ въ лавочку на деревню сбѣгаю. Далеко-ли тутъ!

— Да ты смотри: вѣдь ужъ темно. какъ я буду въ потьмахъ письмо писать!

— А мы костеръ распалимъ, Андрей Никифорычъ, положимъ около костра дощечку взамѣсто стола — вотъ ты и напишешь.

— Вотъ чудная, такъ чудная! Приспичило ей письмо — и вынь да положь сейчасъ, покачалъ головой Андрей.

— Напиши, Андрей Никифорычъ. Я тебѣ сама заслужу. Надо тебѣ обстираться — давай рубаху и порты или тамъ полотенца и подвертки, все въ лучшемъ видѣ выстираю.

— Вотъ неотвязчивая-то! Загорѣлось ей, сказалъ Андрей, подумалъ и прибавилъ:- Ну, ладно, бѣги за бумагой въ лавочку. Только, братъ, я не изъ корысти, не ради стирки, а просто такъ, за милую душу.

Онъ помолчалъ и произнесъ, понизивъ голосъ:

— Очень ужъ ты мнѣ, дѣвка, понравилась — вотъ изъ-за чего. Давай руку.

Арина зардѣлась, какъ маковъ цвѣтъ, при этихъ словахъ.

— Зачѣмъ руку? спросила она, пряча руки. за спину.

— Давай, давай. Попридержаться хочу.

Арина протянула руку. Андрей схватилъ Арину за руку, другой рукой погладилъ по рукѣ, любовно посмотрѣлъ Аринѣ въ глаза, потрепалъ ее по плечу и опять сказалъ:

— Ладная дѣвка. Ну, бѣги за бумагой. Да и конвертъ купи. На конвертѣ тебѣ завтра на почтѣ чернилами напишу. Въ обѣдъ вмѣстѣ на почту сходимъ.

Арина вырвала отъ Андрея руку и побѣжала за бумагой. Черезъ полчаса, она вся запыхавшаяся явилась съ бумагой и конвертомъ.