При свѣтѣ костра она увидѣла слѣдующую картину: Андрей и Аграфена сидѣли на большой чуркѣ. У ногъ ихъ валялась пила. Андрей въ одной рукѣ держалъ тлѣющуюся папиросу, а другой обнялъ Аграфену за шею и что-то шепталъ ей. Аграфена сидѣла потупившись и перебирала складки своего платья. Выставившейся изъ подъ шалаша Арины они не видали, а потому и не измѣняли своего положенія. При видѣ такой картины, кровь быстро прилила къ головѣ Арины. Арина хотѣла закричать Андрею и Аграфенѣ какое-то ругательство, но совладала съ собой, удержалась и продолжала смотрѣть, и прислушиваться. Она видѣла, какъ Андрей притянулъ Аграфену къ себѣ и поцѣловалъ.

Аграфена не отбивалась отъ него, а только сказала:

— Смотри… Арина увидитъ…

— Не увидитъ. Дрыхнетъ. Угомонилась. А хоть-бы и увидала, такъ плевать… Что мнѣ она? Такая-же, какъ и ты, землячка. Вѣдь не повѣнчавшись я съ ней… довольно громко отвѣчалъ Андрей.

— Не кричи. Чего ты кричишь-то? На ссору тебѣ лѣзть хочется, что-ли?

Аграфена покосилась на шалашъ, но тамъ не видать было Арины. Арина спряталась. Она лежала внизъ лицомъ, уткнувшись въ котомку, и тихо плакала. Слезы такъ и лились изъ ея глазъ и мочили пестрядь котомки. Проплакала она долго, но вылѣзать изъ подъ шалаша больше уже не пыталась. Пила долго еще не шипѣла, Арина слышала шаги Андрея и Аграфены, слышала какъ звякнулъ котелокъ около шалаша Андрея, задѣтый чьей-то ногой, слышала тихій говоръ, она понимала, что Андрей и Аграфена куда-то уходили, слышала, какъ они опять вернулись, какъ пила опять зашипѣла — и все это время проплакала тихими, горькими слезами. Наконецъ слезы нѣсколько успокоили Арину, что-то тяжелое постепенно начало откатывать у ней отъ сердца, и она заснула тревожнымъ сномъ.

Когда на утро Арина проснулась, Аграфена лежала рядомъ съ ней подъ шалашомъ, закутанная съ головою въ полушубокъ, и спала. Арина вспомнила, что она видѣла ночью, и сразу вспыхнула ненавистью къ Аграфенѣ.

«Подлая тварь… А еще землячка и товарка приходится»! подумала она про Аграфену и, какъ-бы изъ чувства какой-то гадливости, стараясь не задѣть ее, вылѣзла изъ-подъ шалаша и въ раздумьѣ сѣла на дровяную чурку.

Голова у Арины была тяжела, ломило въ затылкѣ, стучало въ вискахъ. Хотѣлось плакать, но сзлезы не шли изъ глазъ.

LXVI

Долго просидѣла Арина на чуркѣ передъ остывшимъ костромъ, пригорюнившись и въ раздумьѣ о своемъ положеніи. Она думала объ измѣнѣ Андрёя, о коварствѣ своей подруги и землячки Аграфены. Ночное происшествіе не приводило ее въ бѣшенство, но произвело на нее удручающее дѣйствіе. Облегчивъ себя слезами ночью, она теперь уже не плакала, но только грустила. Ей было больно, обидно. Оскорбленное самолюбіе не давала ей покоя.

«И зачѣмъ только я была такая дура, что повѣрила ему»?! нѣсколько разъ повторяла она мысленно, покачивая головой. — «Эхъ, будь при мнѣ покойница Акулинушка — ничего этого не случилось-бы, а вотъ нѣтъ ея и впала я въ проруху. Что тутъ дѣлать? Какъ теперь быть?» задавала она себѣ вопросы — и не находила отвѣта.

Солнце уже поднялось довольно высоко, у сосѣдей повсюду шипѣли пилы и стучали топоры, а Арина все еще сидѣла на чуркѣ, какъ истуканъ. Дровъ за ночь было напилено Андреемъ и Аграфеной много, передъ Ариной они валялись грудами Арина должна была начать ихъ раскалывать и укладывать въ полѣнницы, но работа не шла ей на умъ. Явилась какая-то апатія къ труду. Такъ просидѣла она еще въ четверть часа и, немного поуспокоившись, встала.

— Эхъ, завей горе въ веревочку, дѣвушка! Выла глупа, неосторожна, такъ и казнись. Сама себя раба бьетъ, что худо жнетъ, пробормотала она и хотѣла, по заведенному утреннему порядку, зажечь костеръ; стала уже складывать полѣнья для костра, но взглянувъ на шалаши, изъ-подъ которыхъ торчали ноги Аграфены и Андрея, вздрогнула и разбросала полѣнья, говоря: «Къ чему все это? Зачѣмъ? что я имъ за батрачка такая»!

Чтобы какъ-нибудь убить время, Арина отправилась къ прежнимъ своимъ товаркамъ, демянскимъ женщинамъ.