Арина сидѣла вся съежившись, терла лѣвую руку выше локтя ладонью правой и не смотрѣла на хозяина. Послѣ нѣкоторой паузы, она проговорила:

— Да что вы такъ ужъ очень къ дѣвкѣ-то ластитесь? Холостой, что-ли, или вдовый?

— Всѣ мы здѣсь въ Питерѣ холостые.

— Ну, а въ деревнѣ-то жена все-таки есть?

— Еще-бы не быть. Въ деревнѣ хозяйство, домъ. При хозяйствѣ безъ бабы невозможно. И жена есть, и дѣти есть, скрывать не буду.

— Ну, вотъ видите. А вы къ чужой дѣвкѣ ластитесь. Какъ это даже неладно.

— Не ладно! Что-жъ подѣлаешь, коли дѣвка по нраву пришлась! Очень ужъ ты распрекрасна.

— Бросьте. не хорошо.

— Да что: не хорошо! Зачѣмъ такая миндалина уродилась?

— Такую матушка родила.

— Вотъ матери-то за это три рубля и пошлешь, которые я далъ. Садись ближе, рядушкомъ.

— Да полно вамъ.

Чаепитіе продолжалось, а Арина все еще сидѣла на своемъ мѣстѣ, противъ хозяина. Выпито уже было чашекъ по пяти. Хозяинъ налилъ еще. Отъ усерднаго питья горячаго чая и отъ волненія потъ съ него лилъ градомъ. Разговоръ пресѣкся. Раза два, впрочемъ, Ардальонъ Сергѣевъ произносилъ: «дуры вы, дѣвки, не можете своей выгоды понимать» — и опять умолкалъ. Сначала онъ отиралъ лицо рукавомъ рубахи, но потъ на лицѣ выступалъ все сильнѣе и сильнѣе.

— Ухъ, запарился! проговорилъ онъ наконецъ. — Подай-ка мнѣ, умница, Аришенька, полотенце, чтобы утираться. Вонъ на гвоздѣ виситъ.

Ариша поднялась съ мѣста и отправилась за полотенцемъ, сняла его съ гвоздя и поднесла къ Ардальону Сергѣеву. Тотъ взглянулъ на Арину, улыбнулся во всю ширину лица и вмѣстѣ съ полотенцемъ схватилъ и ее за руки.

— Ну, чтой-то! Оставьте, пожалуста… Пустите, — заговорила она, вырывая свои руки.

— Пущу. Дай только въ уста сахарныя поцѣловать.

— Нѣтъ, нѣтъ… Не желаю я этого!

Арина замотала головой. Ардальонъ Сергѣевъ хотѣлъ ее поцѣловать силой, но, мускулистая, мощная, она рванулась съ такой силой, что вырвала свои руки, отбѣжала къ дверямъ избы и стала въ отдаленіи.

Ардальонъ Сергѣевъ опустилъ руки и не двигался

— Ну, дѣвка! Да что отъ поцѣлованія-то тебя убыло-бы, что-ли! сказалъ онъ. — Ну, сядь хоть рядушкомъ со мной, сядь… Потѣшь хозяина.

Арина молчала. На глазахъ ея показались слезы.

— Экая упрямая лошадь! проговорилъ Ардальонъ Сергѣевъ и бросился по направленію къ ней.

Арина выскочила изъ избы на огородъ. Хозяинъ остановился на порогѣ избы и погрозилъ ей пальцемъ.

— Ну, ладно, коли такъ… проговорилъ онъ, нахмуривъ брови. — Коли бы ты для насъ, то и я-бы для тебя… А такъ какъ ты не хотѣла уважить хозяина, то и хозяинъ будетъ теперь съ тобой на другой манеръ. Смотри у меня, курносая!

Арина продолжала стоять на огородѣ. Она плакала. Хозяинъ еще разъ погрозилъ ей, на сей разъ уже кулакомъ, и, сердито захлопнувъ двери, скрылся въ избѣ.

X

Обратно идти въ избу, гдѣ остался хозяинъ, Арина не рѣшалась и тихо направилась къ парникамъ, у которыхъ работали другія бабы и дѣвки. Къ парникамъ она шла медленно. Глаза ея были заплаканы. Она фыркала и утиралась мякотью голой красной руки, выглядывающей изъ засученнаго выше локтя рукава ситцеваго платья. Акулина, сидя на корточкахъ, полола салатъ въ парникѣ. Арина подошла къ ней, Акулина взглянула на ея заплаканные глаза и удивленно спросила:

— Что такое стряслось? О чемъ это ты?

— Да такъ, ни о чемъ, отвѣчала Арина, стараясь улыбнуться.

— Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ? продолжала Акулина. — Или о домѣ раздумалась, о тятенькѣ съ маменькой взгрустнула?

— Да просто такъ… упорствовала Арина, не желая сказать причину своихъ слезъ при постороннихъ, такъ какъ на ея слезы обратили вниманіе и другія бабы, работавшія у парниковъ вмѣстѣ съ Акулиной, а также и работникъ Спиридонъ.