– Ничего пока не понимаю.

– У них есть развитый язык. Они просто почему то не хотят говорить в нашем присутствии. Может, их ставит в тупик и пугает, что наш язык отличается от их языка. Никогда никого не видели с другим языком.

– А вы говорите, люди как люди. Стыдиться своего языка!

– Почему именно стыдиться!

– Не могу я сейчас думать о каких то причинах какого то аборигенского идиотизма. Я должен опохмелиться. Думаю, кто нибудь из них гонит бражку из здешнего зернышка.

– Как ты собираешься им объяснить, что тебе нужно?

– Скажу – трубы горят – это все понимают. Один раз на Меконге…

– Мне почему то кажется, что у них никакого самогона не варится.

– Вы как то очень много про них и про всю эту Убудь чувствуете. Вот лично я ну ничегошеньки про аборигень эту не понимаю и понимать не мечтаю.

– Глотни колы. А лучше сбегай на Холодный ручей.

– Теплая кола – и это все, что вы можете предложить товарищу по несчастью?

– Ну, пойди еще поройся в песке на берегу, вдруг они не все наше барахлишко откопали.

Эта идея неожиданно воспламенила Дениса. Он встал, нашел в разных частях хижины потерянные кеды. Тяжко отдуваясь, надел.

– Я пойду с тобой.

– Вы же не пьете.

– Скажу тебе честно, как товарищу по несчастью, когда я сижу здесь, мне все время кажется, что какой нибудь корабль проплывает мимо острова, и совсем невдалеке. Поэтому, пока ты будешь рыться в песке, я буду собирать на берегу кучу сухих веток.

– Вот для чего вы все время вертите в руках зажигалку?

Через два часа они сидели в негустой, можно сказать, чахлой тени наклонных прибрежных пальм и смотрели в сторону гладкого, по неподвижности приближающегося к стеклу, моря. Закрыв глаза, следили, как струйки пота бороздят виски, лоб, накапливаются в бровях, чуть извиваясь бегут по спине. Собранная ими куча тропического хвороста высилась справа шагах в двадцати. Мелкие полосатые крабики сбежались к ней, решив, что эта постройка возведена для их забав.

– Через час растащат, – сказал тихо Денис, – пойду разгоню гадов.

– Сиди, сам открою.

– Неплохо было бы найти сам катер, его ведь тащило волной в ту же сторону, что и нас. Лежит где нибудь на дне.

– Иди нырни.

– Почему я? – огрызнулся было Денис, но, подумав пару секунд, встал и пошел к воде, на ходу сбрасывая обувь, майку…

Плавал долго, заплыл не очень далеко, много раз нырял, отфыркиваясь, крутился вокруг своей оси, глотал воздух. Очень быстро занятие стало каким то рутинным. Товарищ инженер перевел взгляд дальше. На мучительно однообразный горизонт. Тоже быстро надоело. Швырнул ракушкой в сторону крабьей банды. Нашел кусок ракушечника в песке, опять швырнул. Это скорее повредило постройке, а не вредителям. Повернул голову в сторону и даже вздрогнул. Шагах в десяти от него, и справа и слева, стояли местные детишки, по нескольку десятков и с той и с другой стороны, и очень серьезно смотрели в сторону ныряющего Дениса. Своего отношения к зрелищу они ничем не выдавали, но было понятно – оно у них есть, и вообще, это событие они считают важным.

Когда ныряльщик направился к берегу, дети как по команде отступили на несколько шагов в глубину пальмовой тени и растворились в зарослях.

Денис, отфыркиваясь, рухнул на песок рядом с напарником.

– Я был прав, он там.

– Глубоко?

– Не достать, метров шесть. Или девять, кто ее разберет, эту глубину. Но это точно он. Вода такая прозрачная, как в Шарме.

– Если говоришь «точно», значит, сомневаешься.

– Да нет, дядя Саша, катер, обязательно катер.