В Бретани обстановка сложилась еще лучше. Когда Конан Бретонский столкнулся с войском герцога Норманнского и короля Английского, он изменил свое решение и вместо сражения предложил заключить с Генрихом мир. Тот предусмотрительно согласился и даже пошел навстречу, пообещав Конану титул герцога Бретонского при условии, что он становится вассалом герцога Норманнского и короля Английского. Конан согласился с этим и на принародной церемонии поклялся всю жизнь служить Генриху.

Между тем Генрих получил из Англии два сообщения.

Жена родила сына. Его назвали в честь покойных брата Жефруа и отца Генриха Джефри — на английский манер. Генрих печально улыбнулся. Теперь в детской будет два Джефри-Жефруа. Он представил, как теперь старшего будут называть Жефруа Незаконный. Это все проделки Элинор. Зачем еще она выбрала такое имя, как только не досадить ему!

Второе известие пришло от Розамунд, тоже родившей ему сына. Того назвали Уильям. Это порадовало Генриха. Ему не терпелось повидать своих новых сыновей, но больше всего — Розамунд.

Не успел Генрих покинуть Францию, как пришло известие еще об одной смерти, достаточно сильно его расстроившей. И дело было не в скончавшемся человеке лично, а в том, что его кончина имела политическое значение, потому что покойный был сыном короля Стефана. Генрих кое-чем ему обязан: тот, будь он с честолюбием, мог заявить свои претензии на английский трон, что было бы вполне резонно, поскольку оставался единственным законным сыном покойного короля. Но Уильям оказался не честолюбивым и не имел ни малейшего желания собирать войско для войны против Плантагенета. Более того, у него хватило ума понять, что английский народ принял Генриха как законного наследника и в случае чего встал бы на его сторону.

Так что Уильям уступил трон Генриху, а сам довольствовался титулом графа Булоньского, унаследованным по материнской линии, против чего ни у кого никаких возражений не было. Но ввиду связи с королевским троном Булонь считалась вассальным графством английской короны. При жизни Уильяма положение в Булони для Генриха было благоприятным: никаких претензий у графа к королю не было, и беспокойства он не доставлял, но с его смертью возникла необходимость предпринять срочные меры, чтобы все так там и оставалось, и сохранить Булонь как английского вассала.

Воевать Генриху не хотелось, зачем? И он сразу же придумал, как это дело можно уладить другим способом. У Стефана была дочь Мария, еще в юности посвятившая себя Богу и бывшая ныне настоятельницей женского монастыря в Ромзи.

Генрих действовал быстро. Он велел ей немедленно приехать к нему в Нормандию. Перепуганная настоятельница стала возражать прибывшему в Ромзи посланнику короля. На это ей было сказано, что неповиновение приказу короля означает измену. Чем это чревато, она знала хорошо: король в таких случаях поступал беспощадно, монастырь разорялся, монахинь разгоняли, а она еще дочь покойного короля, так что ее положение совсем незавидное. Она знала, что брат Уильям, который только что умер, затем и покинул Англию, что счел неразумным, будучи единственным законным сыном покойного короля, оставаться в стране, где на трон вступил другой король.

Встревоженная аббатиса отправилась в Нормандию. Король при встрече сказал ей, что она должна безотлагательно приготовиться к свадьбе, у него есть для нее жених.

— Какой жених! — в ужасе воскликнула аббатиса. — Я пострижена в монашество! Я настоятельница монастыря в Ромзи!

— Вы были, — отрезал король. — Больше таковой не являетесь.

— Но ведь я приняла обет! Никто, кроме папы, не может снять его с меня.

— Оставьте это мне.