— Могу, раз на то есть моя воля.

— И тем не менее вы в затруднительном положении и сомневаетесь в правильности своих действий, не так ли? Ваше величество! В Англии ваши подданные тоже присягали вам на верность. Если вы нарушаете свою клятву сюзерену герцога Норманнского, другие в этом могут усмотреть пример для такого же поведения в отношении английского короля. Разве теперь присягавшие вам не могут таким же манером нарушить свою клятву?

— Я понял тебя, Томас.

— Нам надо отказаться от войны. Повернем обратно от Тулузы.

— А что тогда будут говорить обо мне?

— Что король Англии благородный человек. Ради своей чести он отказался от верной победы, поскольку король Франции стал на сторону Раймона Тулузского, а Генрих Плантагенет, как герцог Норманнский, давал королю клятву верности.

Генрих посмотрел на канцлера с прищуром и громко расхохотался:

— Ай да Томас! Ай да дружище! Я всегда знал, что получу от тебя дельный и правильный совет!

Окружение английского короля было немало удивлено его решением. Зачем, спрашивается, было вести войско к стенам Тулузы, чтобы, дойдя до них, сразу же повернуть обратно? Неужели Генрих Плантагенет испугался объединенных сил Тулузы и Франции? Ведь перевес все равно на его стороне!

Сразу распространился слух о том, что на военный успех Генрих сейчас рассчитывать не может, и добивающийся власти брат французского короля Робер тут же напал на Нормандию. Однако здесь Генрих отступать не стал. Он немедленно вступил в бой и так потрепал войска Робера, что тот запросил пощады.

Так Генрих упрочил свою репутацию человека чести, не уронив славы полководца. В конечном счете все обернулось не так уж плохо. Только Элинор осталась недовольной и сердилась. Больше всего она досадовала на то, что она снова оказалась беременной; ругать ей приходилось, конечно, себя, но вслух она поносила Генриха за неудачу под Тулузой.

— Она принадлежит мне, — кричала она мужу. — Я получила ее от деда. Ты взял Англию, взял Нормандию, ты должен был взять Тулузу!

Генрих пожал плечами:

— Я беру все, что захочу и когда захочу.

— Все, кроме Тулузы. Испугался французского короля. Испугался хилого монаха Людовика!

— Можешь кричать сколько угодно. Это меня совершенно не трогает.

— Ничего, вот подрастут мои сыновья, они отомстят тебе за мать.

— Ничего себе разговорчики, когда один из них еще только у тебя в животе.

— Не доводи меня до крайности, Генрих! Смотри, горько пожалеешь.

— То же самое могу сказать тебе.

Элинор была вне себя. Это последний раз, говорила она себе. Но не обещала ли она это же самое после рождения Джефри? В надлежащий срок она произвела на свет девочку. Назвала новорожденную своим именем — Элинор.

К Томасу во Францию часто приходили письма от архиепископа Кентерберийского Теобальда. «Ты все еще остаешься архидьяконом собора, но в Кентербери мы тебя так и не видели больше. В мирских заботах ты не забыл о делах церкви?»

Томас передал королю просьбу архиепископа о своем возвращении в Кентербери.

— Ты мне нужен, друг мой.

— Тогда мне придется оставить сан архидьякона.

— Нет. Тебе лучше оставаться в лоне церкви.

— Я давно не был в Кентербери. Мне надо туда поехать, мой покровитель уже стар. В своем последнем письме он называет себя моим духовным отцом и предсказывает, что долго не задержится на этом свете. Он просит, чтобы я приехал в Кентербери, пока он жив.

— Нельзя тебе уезжать, Томас. Ты мне нужен здесь. Напиши архиепископу, что король не может отпустить своего канцлера.