Король посещал Розамунд между заседаниями Большого совета, который он специально созвал в Вудстоке. Он с сожалением расстался с ней и нехотя вернулся на заседание. Между королем и Томасом возникло разногласие. Дело не столь уж важное, но служит верным признаком того, что ждет их впереди, подобно дальним раскатам грома, предвещающим грозу. Вопрос увеличения налогов всегда был одним из главных. В личной жизни Генрих непритязателен, но ему все больше и больше требовалось денег для содержания боеготового войска.
По сложившейся практике окружные шерифы собирали небольшую подать. Такой порядок существовал с донорманнских времен, и Генрих предложил, чтобы эта подать шла не шерифам, а прямо в королевскую казну в виде налога. Землевладельцы подняли крик. Шерифов назначает король, и они ему за это неплохо платят. Поскольку подать взимается со всякого землевладения, то шерифы быстро богатеют. Томас заявил: если это станет налогом в государственную казну, шерифы свою подать все равно будут собирать, так что каждый землевладелец будет платить налог дважды. В этом его многие поддерживали, и ему казалось, что убедить короля в своей правоте будет не трудно.
Генрих же, памятуя едкие замечания Элинор, что позволяет архиепископу руководить собой, решил ему не уступать. У Томаса в Кентербери большие владения, они приносили немалый доход, и он со знанием дела защищал землевладельцев:
— При всем к вам почтении, милорд король, мы не будем платить государственный налог за землю.
Как смеет Томас ему перечить! Как он смеет выступать перед Большим советом и прямо заявлять, что не будет делать того, что требует король!
— Видит Бог, клянусь Его глазами, — выкрикнул король свое любимое проклятие, служащее знаком нарастающего гнева и одновременно предостережением для всех, чтобы не испытывать этот гнев дальше, — налог будет уплачен и зачтется в королевскую казну!
— Ссылаясь на те же глаза, — возразил ему Томас, — налог не будет платиться с моей земли и ни единого пенса с земель, по закону принадлежащих церкви.
Вот так из пустяка сам собой возник конфликт между государством и церковью. Генрих вынужден был уступить. У церкви свои законы, и государство ей не указ. Элинор вовсю забавлялась исходом этого спора:
— Мне сдается, что у твоего ловкого архиепископа власти больше, чем у короля.
— Тут законы церкви перевешивают законы государства, — бормотал Генрих в оправдание.
— Значит, пора их поменять. Кто правит этой страной, король или архиепископ Кентерберийский?
Утешать короля Элинор не намеревалась.
Было очевидно, что новых трений не миновать. Так и случилось вскоре после спора о подати шерифам.
В случае, когда преступление совершается духовным лицом, его судит не королевский суд, а суд церковный. Это правило давно и сильно досаждало высокопоставленным сановникам короля. Считалось, что церковные суды слишком снисходительны к своему клиру, и наказания виновным выносятся много мягче, чем за те же преступления наказывает мирской суд. Примером тому стало дело Филиппа де Бруа.
Он был каноником и обвинялся в убийстве королевского солдата. Дело происходило еще при жизни Теобальда, и епархиальный суд, рассматривавший его дело, нашел его невиновным и оправдал. Но дело это не забылось и имело продолжение. Королевские судьи время от времени ездили по стране и устраивали суд над преступниками на местах. Благодаря этому правилу, введенному Генрихом, в стране и установились закон и порядок, сделавшие передвижение по дорогам безопасным. Несколько человек, убежденных в виновности Филиппа де Бруа, схватили его и привели на суд королевскому судье Симону Фиц-Питеру.
Де Бруа, считая свое дело давно решенным, выказал судье неуважение. «Я — каноник, — заявил он, — королевский судья не вправе меня судить». |