Элинор продолжала содержать при себе свой маленький двор. Галантные кавалеры пели ей песни и слагали в честь нее стихи. Многие за ней ухаживали, а благодаря репутации, следующей за ней по пятам, питали надежды на благосклонность. «Как может такая пылкая женщина сдерживать свою чувственность в тлеющем состоянии и не дать ей вспыхнуть ярким пламенем до возвращения своего господина, который никто не знает, когда будет назад?» — вероятно, думали они. Но Элинор оставалась верной своему герцогу, она по-прежнему влюблена в мужа и ни на кого больше даже не смотрит. Более того, месяца не прошло после его отъезда, как Элинор почувствовала, что беременна, и все ее внимание сосредоточилось на будущем ребенке.
Матильда обрадовалась, узнав об этом от Элинор:
— У тебя будут сыновья. Ты похожа на меня. У меня родились одни мальчики, три сына. Я могла родить двадцать сыновей, если бы любила мужа, но я его не любила, хотя многим женщинам он нравился…
Она искоса посмотрела на Элинор, которая в задумчивости кивнула, припомнив привлекательность этого человека, имевшего прозвище Жефруа Прекрасный.
— Да, — продолжала Матильда, — у него было много любовниц. Это меня совсем не заботило. Я вышла за него замуж, когда ему было всего пятнадцать. Он казался мне глупым мальчишкой, и я так к нему и не привязалась. Меня вынудили за него выйти, и он мне был противен. Сначала меня выдали за старика, потом за мальчишку. Знаешь, меня даже хотели выдать за Стефана.
— Английская история пошла бы совсем по-другому.
— Да, не было бы этих ужасных войн. — Глаза Матильды погрустнели. — Если бы отец наперед знал, что его единственный законный сын утонет в море, он бы выдал меня за Стефана. Это совершенно точно. Я бы стала ему хорошей женой, лучше, чем та его тряпка, может быть, и я была бы счастлива… с ним. Более красивого мужчины я не встречала. Когда узнала, что он захватил корону, я думала этого не переживу. Мне почему-то казалось, что он мой сторонник. Ох уж эти короны! Сколько человеческих жизней из-за них погублено, и сколько еще крови прольется!
— Только не Генриха, — твердо сказала Элинор.
— Нет, не Генриха. А что, если Стефана? — Матильда немного помолчала и продолжила: — Стефан должен понимать, что этот его дикий сынок наследовать корону Англии не может. Народ никогда Юстаса не примет. А потом, еще у него есть Уильям. Это все дети той, что носила мое имя. Это больше всего выводило меня из себя. Если бы Стефан все это понимал!
— Да разве он согласится просто передать корону Генриху?
— Ему долго не прожить. А что, если провести переговоры? Стефан будет править, пока жив, а после смерти королем Англии станет Генрих.
— Разве найдется такой отец, кто согласится обойти своего сына?
— Но так было бы по справедливости. Это положило бы конец междуусобице. Англия получила бы то, что ей надо, что она имела при моем отце Генрихе I и при деде Вильгельме Завоевателе. Это были сильные правители, в каких нуждается Англия, а мой сын и твой муж как раз из таких.
— Стефан ни за что не согласится. Не могу поверить, чтобы кто-то обошел своего сына.
Матильда прищурила глаза:
— Ты не знаешь Стефана. В нем есть такое, о чем никто не подозревает.
От Генриха приходили добрые вести. Под его знамена собирались отряды со всей Англии. Юстас утратил свою популярность, а люди устали от бесконечной междоусобицы. В народе помнили добрые времена при короле Генрихе. Он ввел твердые законы, по которым воцарился порядок и страна процветала. Не зря его прозвали Лев Справедливости. А Генрих Плантагенет внушал им доверие. Чем-то он походил на своего деда и великого прадеда.
Элинор не сомневалась в успехе своего молодого мужа. |