На минуту она отвлеклась и размечталась. «Рассказ примут и тотчас напечатают, он будет иметь успех – ну, не очень большой, не шумный, а все-таки, – заплатят деньги, пригласят писать постоянно, придут запросы из других журналов. Дальше могу писать по рассказу в неделю. Очень скоро наберется на книгу…» Она представила себе томик небольшого формата, в темно-синем переплете, с серебряной надписью, или в сером, с надписью в два цвета: красный и черный, и чтобы в кружке был какой-нибудь рисуночек, а на обороте тисненые цифры: «4 р. 50 к.». Заглянула мысленно и на последнюю страницу: «Отв. редактор… Техредактор… Корректор… Уполном. Главлита… Тираж 40.000…» «Отчего же не может быть сорок тысяч?» И еще будет обращение: «Читатель! Сообщи свой отзыв об этой книге, как о содержании, так и об оформлении, указав возраст и профессию». Надежда Ивановна представила себе, как ей за границу будут пересылаться сотни отзывов от людей разных возрастов и профессий. «Кое-кому надо будет отвечать. Ну что ж, писатели всегда этим занимались… Но Карталинский? Все-таки как быть с Карталинским?»

Об этом она думала много и упорно. Было намечено несколько вариантов. По первому, на завод просто являлись представители особого отдела, и читателю предоставлялось догадаться об участи диверсанта. По второму варианту, отвечая на вопрос районного прокурора Томилиной, Карталинский холодно говорил: «Вы правы. Я разоблачен. Дальнейшие объяснения считаю излишними». И по застывшей маске его лица никто не мог сделать вывода о том, что испытывало в эту минуту страшное подобие человека. Этот вариант нравился Надежде Ивановне, тут страшное подобие человека было не так уж безнадежно отвратительно. «Евгений Горский должен получить награду. Неприятно… Оле это будет не совсем по душе: ее жених получил награду за разоблачение человека, которого расстреляют. Мне, по крайней мере, было бы не по душе. Какую, кстати, награду за это дают? Можно спросить у Вислиценуса, он, наверное, знает».

Надежда Ивановна снова взглянула на часы и встревожилась: что же это, тридцать пять минут шестого! «Неужели не нашел? Или просто забыл?» Она хотела было позвонить по телефону, но сообразила, что не имеет смысла: если Вислиценус забыл, то теперь выезжать не стоит: от него ехать полтора часа… «Подождет он, пока я его позову опять! Так не поступают!.. Если дождь, так на то есть зонтики». Она подошла к круглому столику и съела сандвич, все размышляя о конце рассказа. Насчет сообщника Карталинского сомнений быть не могло. Надя вернулась к письменному столу, перелистала рукопись и прочла: «Врешь, очкастый боров!» – заревел Цымбал и, изогнувшись, со страшной силой ударил Шейдлера по переносице. Шейдлер вскрикнул истошным нутряным криком и упал, обливаясь густой, иссиня-багровой кровью. «Дела-то, ахти, дела-то!» – прошептала с ужасом в голосе старая Матвеевна».

Это тоже было недурно, право, очень недурно. Но Карталинский? Был еще третий вариант: в диверсанта влюблялась Томилина. «Ваша судьба в моих руках, – сказала тихо районный прокурор («сказала»? «сказал»? Нет, «сказала»). – Я могла бы направить дело на прекращение или, во всяком случае, в обвинительном заключении ударить по Карлу Шейдлеру. Но…» Допустимость этого варианта вызывала большие сомнения: и районный прокурор не пошла бы, верно, на такой риск, и не начинать же еще новое вредительское дело с районным прокурором, и редактор едва ли напечатает.