|
Константину Александровичу, однако, не пришлось высказать свое мнение о том, что сделает Европа: уполномоченный говорил все время, все с той же необыкновенной, подавлявшей Тамарина напористостью. Он по-своему произносил имена европейских министров: в имени Даладье произносил «е», как в слове «копье» (Константин Александрович даже вздрогнул от неожиданности), а в имени Хор-Белиша делал ударение на «е», причем в московском говорке его тут как-то чувствовалось давно отмененное ять. Судил он об европейских министрах чрезвычайно уверенно, читал в их душах, как в книге, и каждому из них приписывал особые, неизменно коварные замыслы. Тамарин сам не очень разбирался в политике, все же ему было ясно, что этот молодой человек ничего в ней не смыслит – почти как в военном деле, о котором он тоже попутно высказывал соображения, употребляя разные ученые слова. «Эх ты, уж тут-то помолчал бы, что ты, болван, понимаешь? Политика еще туда-сюда, а в нашем деле только тебя с твоим марксистским анализом не хватало!» – думал Константин Александрович. Он слушал вежливо и терпеливо, но когда дело зашло о противоречиях между интересами крупной и средней английской буржуазии, почувствовал смертельную скуку, не без труда подавил зевок и, хоть при этом губы сжал плотно, испугался: вдруг тот заметил по подбородку и шее?
– Да, да, политика Парижа и особенно Лондона не ясна, – торопливо сказал Тамарин. – Как не ясна? Очень ясна! Эти ставленники Сити ненавидят испанскую революцию и во сне видят, как бы ее задушить. Разумеется, из ненависти к нам! – Возможно, конечно. В отношении Германии и Италии это несомненно так. – О тех гадах я не говорю. С Германией у нас борьба открытая, не на жизнь, а на смерть! Либо мы, либо они! – энергично сказал уполномоченный и налил себе вина. – А ваш общий прогноз, поскольку дело идет об Испании? Уполномоченный поставил стакан на стол и подозрительно взглянул на гостя: – Прогноз? Разумеется, мы победим! Обязательно победим! – Я тоже надеюсь. Я только хотел знать, на чем, в частности, основываются ваши надежды? – Это не надежды, а стопроцентная уверенность. Основывается же она на том, что народ на нашей стороне, – раз. Наши солдаты дерутся как звери. Один пятый полк чего стоит! Это, я вам скажу, наша комса, на ять люди! Затем, с той стороны в штабах те же шляпы да вдобавок еще гнусы – два. А главное, мы победим потому, что так нам велел товарищ Сталин, – три! – Это, конечно, – поспешно согласился Константин Александрович. – Очень хорошее жаркое. Значит, как будто насчет продуктов тут пока жаловаться грех? – Нет, обобщать не надо! – несколько уклончиво пояснил уполномоченный. – А вы очень мало взяли. Выпьем еще? – Пожалуй… Вы сами ведете хозяйство? Не женаты? – Женат, да жена и ребенок в Москве, – сказал со вздохом уполномоченный. – «Вероятно, оставили заложниками?» – подумал Тамарин и тоже сочувственно вздохнул. Хозяин взглянул на него искоса. Они выпили. – С вашего разрешения, я прощусь с вами после обеда: мне еще до поздней ночи работать. А вам советую лечь пораньше: дорога в Мадрид долгая. Я велю вас разбудить в шесть часов. – Если можно, я просил бы даже в пять, – сказал Константин Александрович, искупая ранним часом то, что остался ночевать. – Можно и в пять. Езжайте раненько, если не в суворовской кибиточке, то на «бьюике»… Гениальный человек был Суворов, правда? Такого полководца в Европе никогда не было, правда, ваше превосходительство? Да и где им до нас! Ведь если правду сказать, то они нам в подметки не годятся… Допьем бутылку, Константин Александрович? Вино у них недурное, но наше крымское лучше. |
