— Насчет купания в деньгах?

— Угу.

— Боюсь, что так я до старости не доживу — утону.

Шеринг взглянул на отражение Егора в зеркале и саркастически хмыкнул.

— Доблестный чекист, нечего сказать. Хотите сказать, вам не нужны деньги?

— У меня сказочная зарплата, — ответил Егор, добривая правый ус. — А ты поменьше болтай, мне тебе еще бакенбарды брить. У тебя на роже шерсти, как у племенной овцы на заднице.

— Тэк-с. Да вы у нас честный?

— Не совсем. Могу сломать вам ребро или выбить зуб, а начальству скажу, что вы упали. Поверни голову… Да не сюда, в обратную сторону!

Шеринг повиновался.

— Очень жаль, — сказал он. — А ведь я только что предложил вам счастливую, спокойную, обеспеченную жизнь. На вашем месте мечтал бы оказаться каждый. А вы так вот запросто упускаете удачу из рук?

Егор сбрил Шерингу бакенбарды и плеснул ему на лицо водой.

— Поосторожней! — взвизгнул тот.

— Ничего, переживешь. А теперь, Моня, вторая часть марлезонского балета!

Егор заломил Шерингу руки за спину, вынул из кейса моток скотча и быстро стянул скотчем запястья «объекта».

— Да что же это такое? — капризно проговорил Шеринг. — Опять вы за свое?

Кремнев, не обращая внимания на жалобы «объекта», положил кейс на пол и откинул крышку унитаза.

— Не обязательно связывать мне руки каждый раз, когда хотите помочиться, — заметил на это Шеринг.

— Сейчас ты у меня сам обмочишься.

В руке у Егора сверкнуло широкое лезвие спецназовского кинжала.

— О, черт! — испуганно воскликнул Шеринг.

Кремнев запустил пятерню в чернявую шевелюру Шеринга и одним движением срезал ему пучок волос.

— Ай! — взвизгнул Шеринг. — Это холокост!

— Нет, Моня, это новый вид обрезания, — спокойно сказал Егор. — Модельная стрижка. Называется «Сын вэдэвэ».

— А потом с этой стрижкой куда — в газовую камеру?

Егор срезал Шерингу еще несколько прядей.

— Ну, хочешь, окуну в унитаз? — предложил он.

— Фашист! — простонал Шеринг сквозь сжатые зубы. — Красный палач!

Кремнев швырнул отрезанные волосы в унитаз и спустил воду.

— Что вы за народ такой, Моня? — со вздохом спросил он. — Чуть вашего брата против шерсти, так он сразу про холокост, фашизм и газовую камеру.

— Палач! — снова крикнул Шеринг. — А если бы я тебя так же? Как бы ты запел? Люмпен!

Шеринг хотел еще что-то крикнуть, но Кремнев заклеил ему рот скотчем.

Туалет огласили громкие стоны. У раковин двое мужчин мыли руки — маленький человечек с отечным плутоватым лицом и пожилой краснолицый обыватель в бежевой тенниске и голубых джинсах. Услышав стоны, они насторожились.

Пожилой обернулся и изумленно посмотрел на две пары мужских ног, виднеющиеся под дверью одной из кабинок.

— Видели? — обратился он к плутоватому. — Нигде от них спасения нет.

— И не говорите, — поддакнул плутоватый.

— Совсем распоясались эти «голубые»! — хмуро проговорил пожилой, вытирая руки платком. — Сначала голосил на весь бар, чтобы его спасли, а теперь трахается со своим дружком в сортире! Куда катится этот мир?

Плутоватый хихикнул.

— Да, нашли место. Мало им отелей, так они еще и в сортирах развлекаются.