Унылая неделя, все это время Пакстон просидела дома. В ночь на воскресенье ей приснился жуткий сон, странные птицы кружили над ее головой, в их кружении было что‑то грозное, пугающее. Проснулась она оттого, что звонил телефон, слава Богу, это был лишь сон. А телефонный звонок в итоге оказался дверным. Она недоумевала, кто бы это мог быть? Она накинула свитер Питера поверх ночного халата, выбежала на кухню, чтобы посмотреть, кто пришел, но никого не увидела. Босая, заспанная, пошла открывать. Каково же было ее удивление, когда у распахнутых дверей Пакстон обнаружила отца Питера.

– Привет… Я… так странно… как поживаете? – Она поцеловала его, пристально посмотрела ему в глаза и увидела, что они влажные, он еле сдерживал слезы, что‑то случилось.

Что‑то страшное, она инстинктивно отшатнулась от него, словно страшась близости того, что он принес с собой.

– Что‑то произошло? – Она стояла такая юная, Красивая, взволнованная, и старый Эд просто смотрел и качал головой, сдерживая слезы, в поисках нужных слов. Он сам должен сказать ей об этом, он знал, Питер хотел, чтобы это было именно так.

– Нам позвонили сегодня вечером… – Марджори осталась дома, она не могла, это было выше ее сил, Эду Вильсону пришлось взять все на себя. – Пакси… – Не так просто сказать об этом. – Он подошел к ней и крепко обнял, на какое‑то мгновение Пакстон представила, что это был не он, а его сын. – Он погиб в Дананге. – Это было сказано очень тихо, Пакстон еле расслышала. – Его послали на Север, едва он прибыл. Он патрулировал ночью… Такой неопытный, просто его подставили. – Пакстон не могла понять, о чем это он, впрочем, ей было все равно: закрыть уши и не слышать. – Питер стоял на аванпосту… – Тут Эд Вильсон не выдержал и заплакал. – Он погиб не в сражении… он был убит в «дружеской перестрелке», так они это называют. Один из наших парней струхнул, подумал, что это вьетконговцы, и открыл огонь. Ошибка, говорят, так бывает, Пакс… – Он плакал, а ведь пришел сюда помочь, как‑то поддержать Пакстон Питер мертв. – Наш мальчик стал мишенью…

В пятницу привезут его тело… И все. – Страшная тяжесть сдавила его грудь, эти слова были сказаны. Пакстон ощутила прилив ненависти к нему, ей вдруг захотелось заставить его отказаться от этих слов.

Она безудержно разрыдалась у него на груди, и в атом порыве ее руки и волосы метались как у безумной.

– Нет!.. Этого не может быть!.. Нет, нет… Я этого не слышала!

– Я не хотел, Пакси… Но ты должна знать. – Он посмотрел на нее горестно – человек, когда‑то голосовавший за бомбардировку Вьетнама, теперь потерявший там сына. – Погиб бог знает за что. – А вспомнилась ему сейчас только улыбка маленького мальчика, нет, не то, как он должен выглядеть теперь, то есть как он выглядел… в канун первого апреля. Дня дурака. Во Вьетнаме Питеру удалось продержаться не больше недели, он приехал туда в среду, а в воскресенье его уже не стало. Пять дней. Пять дней на то, чтобы убить его. Так просто: при «дружеской перестрелке»… убит парень, которого она любила, сын, его единственный сын.

– Служба через неделю, но Марджори хотелось, чтобы ты пожила пока с нами… Я думаю, что так будет лучше… – Пакстон кивнула, ей хотелось быть с ними, сейчас Это были самые близкие люди, ее родные, ее семья, а что, если, оставшись с ними, она однажды вдруг – чего не бывает – дождется звонка… Это будет Питер, и он скажет, что возвращается, а все остальное лишь шутка, парень стрелял холостыми, с ним все в порядке, и он надеется, что уж где‑где, а на Гавайях они встретятся обязательно.