Пакстон ушла к себе, она открыла дверь в спальню, ее охватило странное чувство, полная отрешенность; кое‑как она оделась и стала складывать вещи, свои и Питера. У дверей ее ожидал Эд Вильсон. Он заметил, что Пакстон забыла закрыть дверь, и сделал это за нее, помог ей перенести вещи. Они сели в машину и выехали на проезжую часть.

– Во всем виновата я, правда? – спросила Пакстон, когда они проезжали мост. Пакстон смотрела прямо перед собой, на городской ландшафт. Все в печали, все в тоске. Слишком многие умерли в эти дни… доктор Кинг, Питер… казалось, все умирает, все обречено.

– Не надо так говорить, Пакстон. В этом нет ничьей вины, разве что того парня, который неосторожно нажал на курок, случай. Рука судьбы. Ты должна это знать.

– Если бы мы поженились, у него была бы отсрочка.

– Кто знает, может быть, случилось что‑то еще. Например, он мог уехать в Канаду, бежать, натворить черт знает чего.

Вообще‑то, я думаю, он просто знал, что должен идти, потому что его призвали. Мне нужно было настоять на его отъезде в Канаду, просто заставить, а я этого не сделал. Тоже мог бы винить себя. Не надо… иначе мы сойдем с ума.

Пакстон посмотрела ему в глаза, она хотела выведать правду:

– Вы ненавидите меня, потому что я не вышла замуж за Питера?

– Я не могу никого ненавидеть. – В его глазах стояли слезы, он похлопал ее по плечу и отвернулся. – Я хочу одного – чтобы он был с нами.

Она кивнула. Больше говорить Пакстон не могла, она была благодарна Эду за прощение, за милосердие. Она сидела суровая, строгая" желая одного: чтобы их слезы смыли боль, тоску, гнев, а на смену им пришла усталость. Когда они приехали в город, Габби была уже дома и ждала их, миссис Вильсон уже оправилась от первоначального шока, но выглядела совершенно изможденной. Обе плакали, а малышка Марджи скучала и хныкала, предоставленная самой себе. Мистер Вильсон сразу же ушел к себе в кабинет, сославшись на дела. Женщины остались одни. Они вспоминали Питера, сына, брата, любимого, его слова, истории о нем. Иногда смеялись, но чаще плакали или просто сидели в молчании, вспоминая.. Невозможно поверить, что его больше нет среди живых, он больше не позвонит, не улыбнется.

После утреннего звонка последовала официальная телеграмма.

Она подтвердила: «Питер Вильсон погиб». Габби уехала с Мэттью домой. Пакстон, разбитая и усталая, вошла в комнату для гостей, которая служила ей спальней.

Остаток недели она провела у Вильсонов, помогая миссис Вильсон по дому: это давало возможность обеим высказаться, поддержать друг друга. Пакстон подумала было позвонить домой, но зачем?

Даже Квинни она не осмеливалась сказать о случившемся. Произнести это – значит сделать реальным, ее же страшила всякая мысль об этом. В субботу утром позвонили из форта и сообщили, что они могут забрать останки, еще они передали соболезнование от правительства США. Это переполнило чашу. Мистер Вильсон вошел в библиотеку помрачневший и сказал о звонке, через час он, Марджори и Пакстон отправились в штаб‑квартиру комитета Армии спасения. Кроме них, в холле были еще две семьи. Их боль была так же сильна, их сердца кровоточили, на лицах печать судьбы: их сыновей больше нет.

Питер лежал на катафалке в простом сосновом гробу, покрытом национальным флагом. Их пригласили пройти внутрь небольшой комнаты и оставили наедине с Питером. «Останки»…

Теперь стало очевидным, что его больше нет… он бал… Пакстон зарыдала, миссис Вильсон медленно опустилась на колени и беззвучно плакала, мистер Вильсон стоял рядом, пытаясь как‑то их утешить, но его слов никто не слышал.

– Успокойся, милая… не надо… – Это сказал Питер, Пакстон слышала его голос. – Все в порядке… я люблю тебя… – Картины, всплывавшие в памяти, были столь отчетливы, голос столь проникновенен….