– Далеко сырты?

– Да, порядком. Засветло вряд ли добраться. Два перевала…

Мгновенно темнеет в горах. Особенно в такой теснине, как ущелье Барскауна. Хотя до астрономического захода солнца остается три часа, в ущелье спустилась какая то серая кисея, как бы отдалившая громаду склонов с их сияющими снежными вершинами; покинутые солнечными лучами вершины потухли, как будто их присыпали пеплом.

Только позади величественная панорама гор была еще освещена лучами солнца, клонившегося к западу, куда то за Иссык Куль. Низкое солнце, щедрое на краски, пятнало горы в совершенно не свойственные им цвета: вогнутый лоб большого креслообразного кара слегка алел, каменные глетчеры стекали к синеватой, в черных зазубринах елей пойме Барскауна светло фиолетовыми потоками. Небо вверху тускло сереющее, но безоблачное. В него устремлен задранный радиатор нашего «газика». Впереди ничего нет. Только небо встает за обрывом дороги. Уклон такой, что, кажется, поднимаешься в лифте. Но дрожащий, вот вот готовый оборваться стон мотора сменяется ровным гудением, радиатор опускается, мы видим впереди новую цепь гор. Перевал пройден. Он не последний. Небольшой спуск, снова петляние по серпантину. Новый подъем – на Барскаун.

Дорожный знак «Перевал Барскаун – 3819 м» выхватывают уже фары машины из густой, холодной тьмы, прошитой колючими звездами. Оттуда, с навалившегося на перевал черного неба, медленно стекает леденящий воздух. Это дыхание сыртов Внутреннего Тянь Шаня, суровой страны высокогорья, открывшейся нам с перевала.

НА ПЛОСКОЙ КРЫШЕ ГОР

Печать ледника.  За перевалом мы вернулись в «геометрию на плоскости». Дорога ушла в широкую равнину, залитую ярким лунным светом. Далеко далеко на горизонте чернеют новые горы. А перед нами – большое озеро, мерцающее лунной желтизной. Вскоре появляется второе озеро, затем третье. Мы попали в страну озер. И болот…

Но болота совсем не характерны для Киргизии. Они занимают в республике всего полпроцента территории, тогда как в среднем по Советскому Союзу – десять. Тем удивительнее встретить болота так высоко. Кочковатое осоковое болото – «саз» – лежит между двух озер. Из этого болота выбегает маленькими ручьями Барскаун, уходящий потом под каменистую осыпь и появляющийся в своей долине уже гремящим водопадом.

Нам предстоит путь на восток по обширной равнине, именуемой Арабельскими сыртами потому, что по ней течет река Арабельсу. За ней в верховьях реки Кумтор – метеостанция Тянь Шань и горно ледниковый массив Акшийрак.

Мы въехали на сыртовое плоскогорье ночью, поэтому ничего не видели. А Северцов почти за сто лет до нас увидел с Барскаунского перевала «обширный великолепный вид на сырты: гряда за грядой поднимались на нем покрытые пожелтевшим дерном холмы, как волны моря. Подобно пене на волнах блестели на них полосы снега. Широкой дугой замыкали горизонт с востока, юга и запада зубчатые хребты, покрытые уже сплошным снегом».

Утром мы смогли убедиться в большой точности этого описания. Перед нами была волнистая равнина, мало задернованная, почти голая, усеянная бесчисленными озерами. Ни речка, протекающая между озер, ни сами озера не имеют сколько нибудь возвышающихся берегов. Они почти не врезаны в равнину. То тут, то там разбросаны в беспорядке небольшие, средние и громадные валуны, пестрые от покрывающих их накипных лишайников. Валуны исцарапаны мелкой ледниковой штриховкой. Эти царапины, ориентированные в одном и том же направлении, ученые называют ледниковой штриховкой, потому что искусный резчик, создавший ее, – ледник.

Словно нехотя, катит свои воды Арабельсу, медленно поднимается в темное небо солнце, не спешит растапливать корку льда, сковавшую озера, лужи, болотца. Недвижимо парит над равниной орел бородач. Тишиной, неподвижностью, какой то замороженностью веет от всего окружения.