|
Так что, хорошая дивчина, не забывай, кому ты обязана своим геройством», — гласила шуточная концовка письма. Терезия откликнулась на его послание. Так завязалась переписка. Ни с той, ни с другой стороны насчет чувств ничего не было сказано. Но в каждом письме Белограй искал чего-то между строк и находил, как ему казалось. Кончилось дело тем, что он, когда вышел срок службы, демобилизовался, выехал в Москву и, пожив несколько дней у своей дальней родственницы, троюродной тетки, направился в Закарпатье.
Предусмотрительный Дзюба выяснил и такую важную деталь: Белограй не посылал Терезии ни одной своей фотографии. — Почему? — спросил Дзюба. — Так… Разве мертвая фотография может заменить живого человека! — Это верно, и все же ты мог хоть приблизительно проверить фотографией, пришелся ли ей по вкусу. — Бумагой такое не проверяется. — Слушай, Иван, — допытывался Дзюба, — как же ты решился на демобилизацию и на такую вот поездку, не зная, любит она тебя или нет? — Как не знаю! Конечно, на расстоянии, заочно, по-настоящему влюбиться нельзя. — Вот-вот! Значит, у тебя нет никакого основания рассчитывать… — Я ни на что не рассчитываю, а от надежды-матушки не отказываюсь. — Он снисходительно улыбался собеседнику, неспособному, как видно, разбираться в сердечных делах… Веселый, в меру хмельной, Иван Белограй вскоре перекочевал в соседнее купе. Через час он перезнакомился со всеми пассажирами вагона. Скромный, застенчивый человек — московский каменщик — направлялся в Венгрию на стройки пятилетки передавать свой стахановский опыт. Певица ехала на гастроли в Прагу. Инженер-полковника вызывали в Закарпатье для приемки моста, построенного в горном ущелье по его проекту. Юноши и девушки оказались делегатами венгерского Союза трудящейся молодежи. Они возвращались из Сталинграда. Каждый хранил какое-нибудь вещественное доказательство своего пребывания в прославленном городе: пачку фотографий, книгу сталинградского новатора с автографом, модель трактора, слиток сталинградской нержавеющей стали, гвардейский значок, пробитый пулей. В купе, где разместились руководители венгерской делегации, Белограй увидел красное знамя на трубчатом, сделанном из нержавеющей стали древке. Сталинградские комсомольцы начертали на знамени свое послание будапештским комсомольцам: «Друзья! Братья! Под этим знаменем мы построим коммунизм!» — Я тоже воевал под этим знаменем! — Белограй тронул край алого бархатного стяга. — В Сталинграде. На Курской дуге. На Днепре. На Тиссе. На Дунае. В Берлине. Понимаете? Венгры энергично закивали головой и посмотрели на гвардейский значок Белограя, на его ордена и медали. Иван Белограй не отходил от венгров, пока не выучил десятка три венгерских слов. С их помощью он попытался без переводчика поговорить со своими новыми друзьями. Будапештские комсомольцы весело смеялись над его безбожным коверканьем венгерского языка, но все же отлично понимали, что он говорил, и поощряли его старание. Легко подружился Белограй и с китайцами. Смуглолицые, черноволосые, в мягких черных фуражках, маньчжурские комсомольцы, закаленные солдаты, нанкинские лодочники, шаньдунские шахтеры и мукденские железнодорожники стремились посмотреть каждый крупный город, встречающийся на их пути. Они веселой гурьбой выскакивали из вагона и, окружив китаянку-переводчицу, торопились на привокзальную площадь и на ближайшие к вокзалу улицы и переулки. Иван Белограй примыкал к ним и добровольно, в меру своих способностей, исполнял роль экскурсовода. В Киеве китайцы, сопровождаемые Белограем, сели в большие открытые машины и укатили в город. К отходу поезда они не вернулись. Стефан Дзюба тем временем, запершись в своем купе, тщательно исследовал содержимое чемодана Белограя. |
