|
И уже не хотелось спорить, препираться. Оставалось только думать, искать другие варианты... И в молодости она была женщиной на удивление независимой, лишенной многих пороков, слабостей, предрассудков. Ошибок своих не стеснялась, тут же исправляла. Не ныла, не скулила, на других вину не перекладывала. Можно сказать, была сильной духом. Меня поражало ее удивительное спокойствие, точнее сдержанность, ее достоинство, неосуждение чужого поведения, уважение чужого мнения. (И только денежная зависимость принижала ее. Это очень расстраивало меня. Пенсию, оказывается, она не получала потому, что сын без вести пропал на войне. Награды не пошли в зачет.) И я, глядя на нее, начинала относиться к людям и их поступкам без прежнего глупого, яростного осуждения и пристрастности. Училась понимать и прощать. Многим ли доходил высокий смысл бабушкиных слов, «с верой сказанных, с надеждой услышанных», когда внимательно слушали ее в очередях и у колодца? А ведь бабушка никогда не прибегала к хитроумным маневрам, даже часто казалась мне чересчур прямолинейной, но ее, выверенные многолетним опытом советы, действовали безупречно и точно. Строгая справедливая доброта, чуть насмешливая приветливость и мягкая сострадающая ирония не делали ее слащавой, приторной. Каждый наш с нею разговор улучшал настроение. Ясно и тихо становилось на душе. Одно ее слово излечивало меня, делало счастливой. Ее трогательной ненавязчивой заботой были пронизаны все годы моего проживания в Любимовке. Она сквозила даже в каждодневных, пустячных мелочах: надень резиновые сапоги, захвати с собой хлебушка... Постоянно гостюет во мне грусть-тоска по бабушке. Любая мысль о ней теснит грудь и вызывает слезы любви и благоговения. Я глубоко осознаю благотворное влияние необыкновенной доброты ее сердца на меня и мою дальнейшую жизнь. «Много ли от нее во мне?» — не раз задумывалась я. И отвечала себе: «Все лучшее от нее, от моей любимой бабушки». ВНУЧОК Хожу вдоль железной ограды детского дома. Что-то Леша не торопится выходить. Может, школьные дела задержали? Остановилась около лавочки, как раз напротив ворот детдома. На ней сидят две женщины и разговаривают. — ...Села в полупустой автобус и задумалась. Знаете ведь, сколько забот в голове колом застревают. Мысли прервал звонкий мальчишеский голос: «Бабушка! Почему у коровы четыре сиськи, а у теть две?» — Так природой задумано, — ответила ему женщина лет сорока. — Нет, бабушка! Здесь причина должна быть какая-то, а не просто так, — очень серьезно сказал мальчик. Минута тишины, и опять возглас: — Потому что у коровы четыре ноги! Поняла? — Поняла, Ваня, — смеется молодая бабушка. А я тут же вспомнила недавний разговор со своей двухлетней внучкой: — Юлечка, я старая? — Неть. — Молодая? — Неть. — А какая же я? Юля сделала паузу, подумала и сказала: — Халесяя... Ваня продолжал задавать вопросы, а женщина отвечала ему спокойно, терпеливо и ласково. Я обратила внимание, что слово «бабушка» мальчик произносит как-то особенно громко, радостно, звонко, на весь автобус. Будто хочет сказать: «Пусть все видят, какая у меня хорошая бабушка!» Он вертит головой и крепко держится за бабушкину руку. Его личико сияет. Мне понравилась приятная располагающая манера общения этой женщины, и я обратилась к ней: — Молоды вы для такого внучка. Ему, наверное, лет восемь? Глаза ее вдруг увлажнились, губы на мгновение дрогнули, сдерживая нахлынувшую боль: — Ванечка из нашего детского дома. Каждое лето в моей семье живет. Смутилась я, растерялась от волнения. Не ожидала такого поворота разговора. Взглянула на Ваню. Он, прижавшись к бабушке, медленно перебирал васильки. Лицо серьезное, взрослое, застывшее. |
