Это было года четыре назад, и урок я усвоил, как должно. Особенно, когда я узнал, что чуть было не произнес заклинание разделения плоти. Часть ее захватило бы какое-нибудь потустороннее чудище и разорвало бы то, что от меня осталось, действительно на кровавые тряпочки. Больше я самолично в магические книги не лазил. Наставник иногда давал мне их читать – под своим присмотром, разумеется – но очень неохотно. Он считал меня безответственным сопляком, и я не мог его за это винить. Ничего не скажешь, показал себя во всей красе.

    Мой Наставник Гимар – лучший воин-маг отсюда до столицы, а может, и в столице, но по нему не скажешь. Приземистый, пузатенький, ест за двоих, пьет за троих, ругается, как первосвященник в публичном доме. Одет непонятно во что. Все старое, латаное. Отродясь я на нем новых штанов не видел. С тех самых пор, как он подобрал меня, голодного на улицах Техины.

    Голод сводил меня с ума, голод заставил меня удрать из дома и броситься на поиски счастья в ближайший город, но и там мне пришлось солоно. Улицы Техины вымощены отнюдь не деньгами, красть я не хотел и не умел, попрошайничать тоже, а ремесла никакого толком не знал. Дома я сгребал навоз и все такое прочее, а в городе на подобную работу спрос невелик. Все это я поведал Гимару за второй порцией речной рыбы – первую я проглотил, не заметив. Гимар потребовал у трактирщика здоровенный каравай хлеба и умиленно наблюдал, как я в него вгрызаюсь.

    – Что, налоги большие? – сочувственно спросил он, глядя, как я уписываю свежий теплый хлеб.

    Я помотал головой.

    – Мы освобождены от налогов, – невнятно провещал я набитым ртом.

    Гимар присвистнул: он знал, в какой горькой, крайней, безысходной нужде можно добиться полного освобождения от налогов.

    – Мало рабочих рук?

    Я ответил не сразу: кинул в рот слишком большой и горячий кусок рыбы, обжегся и теперь дышал часто и коротко.

    – Рук хватает, – наконец ответил я, отдышавшись. – Отец и еще трое братьев. Я самый младший. Раньше ничего было. Деда пчел держал. Ничего хозяйство было. А потом деда умер, и как-то оно быстро все сошло на нет. Работать есть кому, и работаем, а земля не родит. Нет нам счастья, вот и все.

    – Земля, говоришь, не родит, – задумчиво произнес Гимар. – Счастья им, видите ли, нету.

    В его голосе чувствовалось осуждение, и я обиделся. Много позже я узнал, что осуждение относилось не к нам.

    – Ладно, пацан. Доедай и пойдем.

    Я никуда не хотел идти. Я опьянел от вкусной сытой еды.

    – Куда пойдем? – насторожился я.

    – К тебе домой.

    – Не пойду домой, – я вжался в трактирный стул, словно он мог поглотить меня и спрятать.

    – Что так? – полюбопытствовал Гимар.

    – Выдерут, – убежденно сказал я.

    – За то, что удрал?

    – Ага, – если этот странный человек все понимает, зачем предлагает идти домой. Там так холодно, и жрать нечего. Если бы что и завелось, крысы все сожрут вчистую. А меня дома отлупят, это точно.

    Гимар усмехнулся.

    – Пусть попробуют, – сказал он, отвечая на мои слова, непроизнесенные вслух.