И людям настроение поганить неохота, не тот момент и самому гадостно до сблева. Добро бы мог что внятное сказать – но ведь курам на смех – предчувствия у него, извольте видеть. Даже и не скажешь ничего.

А большой пир намечается – вон и Волков с поварами забегал, как посоленный. И жуть как не хочется людям праздник поганить…

Подошел в смятенных чувствах к счастливому Быстрову. Тот глянул на физиономию своего старшего адьютанта, улыбка медленно стала сползать с лица. Начштаба спохватился, постарался улыбнуться сам как можно беззаботнее. От этого деяния майор мигом стал суров и напряжен.

Отвел Берестова в сторону, тихо спросил:

— Что случилось, Дмитрий Николаевич?

Маясь своей несуразностью, Берестов как мог объяснил ситуацию. Врач тоже похмурел, никаких смешков и издевок, всерьез его проняло. Видать, тоже доверяет интуиции.

— Считаете, сегодня что случится? — спросил деловито. Выслушал не очень внятный ответ, подумал.

— Тогда так. Меры безопасности усильте. С бойцами поговорите, не хотелось бы, чтоб нас тепленькими и пьяненькми взяли голыми руками. Потом все же за стол явитесь, распоряжусь и туда телефон поставить. Действуйте, Дмитрий Николаевич!

Начштаба одолжил велосипед у писаря, прокатился по поселку. Караулы удвоил, поговорил с людьми, твердо пообещав, что будет и на их улице праздник, но сегодня – ни капли в рот и без расслабления. Скобарь с МГ-42 на колокольне отреагировал тут же – завесив там окна плащ-палатками, чтоб на просвет не видно было. В нем Берестов был уверен. Точно так же был уверен в пулеметчике с другого конца поселка – еще когда сидели в тылу, отличился ефрейтор тем, что на очередных учениях украли у него разведчики "противника" тело «максима». Аккурат перед приездом на позиции самого комкора. Генерал только и спросил, глядя на станок в окопе и донельзя грустный расчет, куда, дескать, пулемет дели?

— Украли пулемет, одни колеса остались, — горестно признался командир расчета.

Анекдотичный вроде бы случай, а ефрейтора как подменили, параноиком стал почище Берестова. И потому после контузии и ранения – постарался капитан его себе оставить – пулеметчиком тот был, что называется, от бога.

Стоявший в карауле на въезде кряжистый сибиряк из саперов предложил свое – улица была наполовину перегорожена здоровенной баррикадой из бревен и камней, так он нашел сделанную, как и баррикада, тоже немцами доску, к которой были примотаны четыре противотанковые мины. Затея была понятной – прыгаешь в подвал ближайшего дома, тянешь за веревку и доска ложится поперек свободного проезда. Хрен кто проскочит!

Приказал саперу проверить и обучить тот наряд, что на другом конце стоит на выезде. Заодно велел легкий шлагбаум поменять на приличных размеров бревно – для своих, если черти принесут кого, можно и снять, а чужакам – морока. Насчет бдительности повторять не стал, напомнил только, чтобы документы проверяли у всех на въезде.

Кутин с пушкой Куколкой был готов – как пионер. Волков, замороченный суетой на кухнях ухмыльнулся только – автомат висел у него на плече, да и повара были вооружены и подпоясаны.

Навертел хвоста двум патрулям, чтоб глядели шестиглазо. Вроде бы все сделал.

И пошел к столу, стараясь напустить на себя веселый вид. Было муторно.

Проверил как подключен поставленный тут на отдельном столике многоканальный телефон командира (оброс средствами связи медсанбат, телефонизировался, теперь даже на караулах полевые телефоны были). И скромно уселся на свободный стул. Уже выпили за Сталина, за родную страну, за Победу, конечно. Сам начштаба хлебал сладкое химическое немецкое пойло, сделанное из сухого лимонада.