Также ты должна знать, что я буду воевать без страха, с чистой душой. То, что мне в протянутую руку положили не цветок, а камень, плохо не отразится на моей преданности Родине. Любовь к ней примет более возвышенный, трагический характер.

Ты знаешь, что я и Отечество неотделимы. И тем не менее мне не доверяют, отталкивают.

Это ли не трагедия?!

М. Гордон, редактор «На страже Родины», сегодня должен быть у Ан. Ал. Ночью завтра летит в Москву. Послезавтра ты все будешь знать. Боюсь я за тебя — много моей девочке достается. И все из-за меня. Лучшей жизни ты заслуживаешь. И более удачливого мужа.

Молчу, Любонька, молчу. Глупости болтаю. Прости. С земным поклоном.

…Получил пачку твоих писем, где-то долго пролежавших. Сколько новостей ждет меня!.. Разрезаю одно за другим, раскладываю по датам, не читая. Успею — ночь впереди. В большом конверте обнаружил твою фотографию трёхлетней давности. И улыбка и надпись потрясли. Ты написала то, что мне надо сейчас, в чем всегда нуждался, во что всегда свято верил. Я тоже не чувствую себя несчастливым. Верно: наше с тобой счастье невозможно разрушить никаким внешним несчастьем. «Пусть твоя работа, милый, всегда вызывает на моем лице такую улыбку». Чудесно сказано! Я всегда стремился писать, чтобы ты радовалась. Но теперь во сто крат больше буду стараться заслужить твою улыбку. Это для меня будет высшей похвалой. Хорошо, что ты такая — строгая и доброжелательная.

Беспрестанно радуюсь тому, что ты стала моей женой и другом.

Время от времени отрываюсь от писем и погружаюсь в работу над очерком.

Перечитываю твои письма; наслаждаюсь, отвечаю на все то, что тебя волнует.

Ты прекраснее, выше всех моих похвал. Любишь так нежно, преданно, бесконечно, как я и не смел мечтать. Душа твоя ясная-ясная.

Обидно на себя, что смею иногда терзаться сомнениями, наделяя тебя выдуманными, несуществующими «пороками», «великодушно» мирюсь с ними. Не всегда достаточно высоко ценил твою прелесть, не всегда чутко и вовремя улавливал движения твоей души. Обкрадывал себя и тебя. Иногда привыкал.

Много упущено. Жаль. Кто знает, суждено ли хоть в какой-то степени наверстать потерянное. Война никому не гарантирует жизнь.

Нет, нет, мы увидимся, наверстаем упущенное. Люблю тебя сегодня сильнее, чем вчера. Любовь моя крепнет с каждым часом. Мое хождение на «Пятачок» было удачным благодаря тебе. Суеверие? Нет, ты мой талисман, который делает меня бесстрашным, бессмертным.

В моих словах нет никакого преувеличения. Правда, часть бесстрашия надо отнести на счет моего писательского любопытства, но только часть. Вспоминаю все трудные минуты своей военной жизни… И всегда ты и Сашенька и моя любовь к вам охраняли меня во всех переделках.

Никто и никогда не убедит меня, что я жив благодаря случайностям, каких на фронте тьма-тьмущая, а не потому, что вы незримо оберегаете мужа и отца.

Вот почему я верю в то, что мы встретимся, вот почему спокойно вглядываюсь в свое туманное будущее.

Труд и вы, любимые, — вот мои неразлучные спутники солдатской жизни. Ах, Любонька, где ты только не побывала за эти месяцы со мной — в землянках, окопах, на тропинках, в болотах, под снарядами и пулеметными обстрелами, на минных полях.

Ты пишешь: «Не тоскуй, любимый мой, без писем». Разве это возможно? Буду тосковать и выдумывать глупости.

Дальше: «Моя любовь к тебе неприкосновенна, чиста. И ты сам для меня на недосягаемой никому высоте. Никто не может сравниться с тобой».

Прочитал — и радостно, и больно, и стыдно стало от этого твоего чувства. Достоин ли я его в полной мере? За мое трудолюбие ты меня любишь, за мою горячую душу, за то, что люблю человека, воспеваю его, да? Но где книжки, где плоды? Знаю, ты скажешь, я не виноват.