— Так вот, я уединился в этой богопротивной обители с одной из девиц, — Луи лгал свободно, без угрызений совести, — больше всего меня привлекли пышные груди этой девицы. Я знаю — это страшный грех, но у меня слабость к таким вещам. — Продолжай, сын мой!

— Мы с этой девицей стали грешить.

— Ты женат, сын мой? — перебил его вопросом священник.

— Нет, отец!

— Твой поступок не может считаться грехом, ибо ты не связан супружеским обетом, и если это всё…

— Вы облегчили мою душу, святой отец, — с пылом воскликнул Луи, — но вы выслушали лишь часть моего грехопадения. Правда в том, что в ту ночь я поссорился с этой девицей, напился и дал клятву, которую до сих пор не могу исполнить.

— Что это за клятва, сын мой? — священник понемногу начал терять терпение.

— Я поклялся, что найду священника, который не откажется выпить со мной пару бутылок хорошего вина.

— Твои слова грешны, сын мой. Ибо нам не дозволяется употреблять ничего, кроме простой воды!

— Величайшая несправедливость, — заметил Луи.

— Мы всего лишь слуги божьи и делаем то, что велит нам Господь, — скромно ответил священник.

— Разве Господь не крестил вином и хлебом? — Да, но…

— Прибавьте к этому облегчение, которое принесёт ваша жертва.

— Я не могу помочь тебе, сын мой, — не очень уверенно ответил отец Бенедикт.

— Добавьте к этому жирного жареного фазана… неужели вы откажете страждущему и обречёте его на мучения?

По-видимому, в душе священника происходила борьба, так как он долгое время молчал.

— Хорошо, — согласился наконец отец Бенедикт, — ради спокойствия твоей души я возьму этот грех на себя, сын мой.

— Отец, от всей души благодарю вас, — Луи радовался искренне; первая часть, самая сложная, как он считал, удалась на славу

Оставив коня, он пешком с отцом Бенедиктом отправился в харчевню. Там он без зазрения совести напоил за несколько часов не только отца Бенедикта, но и всех, кто находился в харчевне. Лишь убедившись, что отец Бенедикт находится в нужном для него состоянии, Луи покинул харчевню.

Отца Бенедикта, который не в состоянии был ходить, вызвались отнести в церковь трое из местных, которым Луи щедро заплатил. Они внесли бесчувственного священника в церковь и уложили под распятием Христа, а затем сразу вышли.

Луи, оставшись один, недолго думая, стянул рясу со священника и накинул на себя. Он поправил складки и проверил, заметна ли из-под рясы шпага. Убедившись, что складки рясы надёжно скрывают шпагу, он накинул капюшон на голову таким образом, чтобы не было видно его лица, и торопливо вышел из церкви.

Те трое всё ещё стояли возле церкви и с крайним изумлением смотрели на отца Бенедикта, который с необычайной лёгкостью вскочил в седло коня.

— Уже протрезвел, — пьяным голосом заметил один из них.

— Да ещё похудел, бедняга, — заметил второй.

— Может, пойдём выпьем? — предложил третий. Луи не слышал этот разговор. Он погнал коня во весь

опор к замку дю Рено. Наступала темнота — лучший помощник в затеянном им деле. О подстерегающих его опасностях он не думал. В голове сидела только одна мысль — барон дю Рено должен быть наказан.

Луи подъехал к воротам замка в полной темноте и, надвинув глубже капюшон на лицо, громко застучал в ворота.

Стража на стенах зевала после обильного ужина. Они с безразличием взирали сверху на подъехавшего всадника.

— Чего рты разинули? — раздался окрик начальника стражи.