|
– Они у нас есть, те десять тысяч франков, что мы должны дать вам, – добавила г жа Жоссеран, высоко подняв голову и подавляя Огюста своим апломбом. – Да, да, они там, в ящике стола… Но вы получите их только тогда, когда господин Вабр вернется с того света, чтобы дать вам ваши десять тысяч… Ну и семейка! Игрок папаша, который нас всех облапошил, и вор зятек, который упрятал наследство себе в карман! – Ах, вот что, вор! Вор! – повторил, заикаясь, уже доведенный до крайности Огюст. – Воры, сударыня, здесь, передо мной! Они стояли друг против друга с пылающими от возбуждения лицами. Жоссеран, не в силах переносить подобный скандал, развел их в разные стороны, умоляя успокоиться; сам он вынужден был сесть, так его трясло. – Во всяком случае, – продолжал после минутного молчания зять, – я не потерплю в своем доме шлюхи… Можете оставить у себя и ваши деньги и вашу дочь… Я для того и пришел, чтобы заявить вам об этом. – Тут уж вы затрагиваете другой вопрос, – спокойно заметила мать. – Хорошо, перейдем к нему. Отец никак не мог встать со стула; он с ужасом смотрел на них. Он больше ничего не понимал. О чем они говорят? Кто эта шлюха? И когда ему стало ясно, что речь идет о его дочери, у него все оборвалось внутри, открылась зияющая рана, из которой вытекала по каплям его жизнь. Боже мой! Стало быть, он умрет из за собственного ребенка? Неужели Берта будет ему наказанием за его слабоволие? Берта, дочь, которую он не сумел воспитать? Одна лишь мысль о том, что она запуталась в долгах, что она постоянно враждует с мужем, уже отравляла его старость, он заново переживал все свои прежние муки. А теперь Берта изменила мужу, дошла до последней степени падения, на какую способна женщина; это оскорбляло его наивную, честную душу порядочного человека. Молча, словно окаменев, Жоссеран слушал спор жены с зятем. – Я вам говорил, что она будет мне изменять! – победоносно кричал негодующий Огюст. – А я вам сказала, что вы сами делаете для этого все, что только возможно! – победоносно заявила г жа Жоссеран. – О, я не оправдываю Берту, она натворила глупостей, и она еще от меня получит, я с ней поговорю по душам… Но поскольку ее здесь нет, я могу сказать откровенно: виноваты во всем только вы. – Что? Я виноват? – Разумеется, дорогой мой. Вы не умеете подойти к женщине… Да вот вам, к примеру: разве вы удостаиваете посещением мои вторники? Нет, вы приходите самое большее на полчаса и то лишь раза три в год. Даже при вечной мигрени можно быть учтивее… Конечно, это не такое уж преступление, но оно весьма характерно для вас: вы не умеете жить! Г жа Жоссеран не говорила, а шипела, изливая давно накопившиеся обиды; когда она выдавала Берту замуж, она возлагала особые надежды на зятя, рассчитывая, что его друзья пополнят собой количество гостей на ее приемах. А он никого не приводил, даже не являлся сам, – так пришел конец ее мечте, она никогда не сможет состязаться с вокальными вечерами Дюверье. – Впрочем, – иронически добавила она, – я никого не принуждаю развлекаться у меня в доме. – Вот уж где действительно развлечешься! – нетерпеливо ответил зять. Г жа Жоссеран вдруг пришла в бешенство. – Что ж, продолжайте, придумывайте новые оскорбления! Но только знайте, сударь, что если б я захотела, у меня бывали бы все сливки парижского общества… Как будто только вы мне и нужны, чтобы у меня дом был поставлен на солидную ногу. О Берте уже не было и речи, они сводили счеты, забыв об измене. Жоссеран все еще слушал их, как бы погрузившись в какой то кошмар. Нет, это невозможно, его дочь не могла причинить ему такого горя; он с трудом поднялся, не говоря ни слова, и пошел за Бертой, Как только она придет сюда, она бросится Огюсту на шею, они объяснятся, все будет забыто. |
