В голове крутилась обида Юли, ее тон, раненый взгляд. Каждый день они созванивались, но она, кажется, все еще не могла смириться с тем, что он сглупил.
Да, как еще можно было назвать его нежелание менять билет, когда она так просила его, будто ведомая женской интуицией? А теперь между ними пролегали моря и океаны. Моря и океаны, которые не переплыть, не перелететь. Как странно было видеть Юлю, слышать ее голос через экран телефона – и не иметь возможности дотронуться до ее волос, взять ее за руку, обнять и поцеловать. Он так этого хотел! А она сердилась на него, была жестока к нему, не представляя, как ему было невыносимо, и Йохан не мог рассказать ей об этом – только не он, всегда опора для семьи, а не источник трудностей.
Вдруг поток его мыслей был прерван вибрацией телефона. Йохан чуть повернулся на диване и взял телефон, лежавший на полу. Это звонила мать.
– Чем занимаешься? – спросила Грета.
– Чем чем… Схожу с ума.
– Из за чего?
– Как обычно. Из за разлуки с семьей.
Грета вздохнула. Как человек великодушный, она приняла иностранную невестку вместе с дочерью и не испытала даже тени ревности к ней. Но она не могла до конца постигнуть, как эта русская женщина смогла установить такое неограниченное влияние на взрослого успешного умного мужчину, ее любимого сына. Она часто говорила Кристиану, что Юля имела почти колдовскую силу над ним, а плохо это или хорошо – было неясно, и время еще покажет смысл этих отношений. Муж лишь смеялся над ее словами, не принимая их всерьез.
– Может быть, приедешь к нам? – спросила она неуверенно. – Я ужин готовлю.
– Нет, мы ведь закрыли этот вопрос. Я работаю с людьми, контактирую, это слишком опасно. Не хочу, чтобы вы заразились. – Хотя умом он понимал, что заразиться придется всем, но тут же забывал об этом, лишь только речь заходила о его близких.
– Да, конечно, это все верно. Но мне так жалко тебя! Совсем один – ни друзей, ни семьи.
– У меня есть моя работа. И с Юлей мы созваниваемся каждый день.
– А сегодня созванивались?
– Нет еще… но…
– Так может, им прилететь к тебе? Ведь есть же вывозные рейсы через континентальную Испанию.
– Мама, мы уже обсуждали это, – сказал Йохан, чуть раздражаясь. Грета часто забывала те объяснения, что он давал ей. – Сейчас Катя в безопасности. Я не могу требовать, чтобы Юля везла ее сюда. А если что то случится и она заразится? В Барселоне, Мадриде, да здесь в аэропорту? Кто будет в ответе?
– А если она сама захочет поехать, ты согласишься? – тут же поймала его на слове Грета.
– Да, – неохотно ответил он. – Скорее всего, да.
– Вот оно что, – сказала Грета, издав сухой смешок.
– Что? – не понял Йохан.
– Значит, ты хочешь, чтобы она так сделала, но не решаешься попросить ее.
– Мама, я взрослый уравновешенный человек, который может контролировать свои желания и свои эмоции. Разве ты ждешь от меня категорических ультиматумов? Разве ты хотела бы, чтобы я таким был в семейной жизни?
– Нет, я, конечно, не жду ничего подобного, – тут же уступила Грета. – Но все таки я не понимаю этих русских. Юля прекрасный человек, прекрасная мать, но зачем было ехать на Тенерифе? Ведь она не глупая женщина.
– Она не глупая, но как мать она может быть неустойчивой, может бросаться из крайности в крайность.
– Ведь она должна же любить тебя и хотеть вернуться к тебе!
– Что значит любовь друг к другу, когда в мире существует еще и любовь к ребенку… неразумная и иррациональная. – Он хотел еще добавить, что та любовь глубже всех чувств на свете, потому что восходит к каждой капле крови, к генетическому коду, который пронзает все живое, но не стал, решив, что все это лирика, которую не поймут другие, даже мать. |