Владимир Алексеевич разулся, разделся и прошел в комнату. Там царил обычный порядок – все выглядело так, словно Надежда была дома. Даже палас на полу был привычно пропылесосен. Геннадий, с детства воспитанный в болезненной любви к чистоте, видимо, хозяйничал к приезду отца. А вот и чайник со свистком подал сигнал с кухни. Сын хорошо помнил, что отец сначала пьет чай, долго пьет, и только потом ужинает. И пока Кирпичников-старший обходил квартиру, Кирпичников-младший поспешил на кухню. Скорее всего, так он стремился успокоить нервы отца, возвращая его, как он думал, в привычное ложе быта, – а в действительности его усилия только подчеркивали отсутствие в доме хозяйки. Но упрекать сына за старание, пусть и неумелое, тоже было нельзя. И Владимир Алексеевич понял это. Он прошел на кухню и сел пить чай вместе с сыном. Хорошо хоть, тот не догадался на время отцовского чаепития встать в дверном проеме плечом к косяку, как всегда делала мать...

   Но одну традицию Владимир Алексеевич нарушил сразу: заговорил о деле до того, как сделал первый глоток:

   – Генерал сказал мне, что ты уже предпринимал какие-то меры к поиску.

   – Это слишком громко сказано, – хмуро ответил сын. – Серьезных мер я предпринять не мог – просто из-за недостатка информации. Ваш генерал намекнул, что у тебя есть какие-то соображения, хотя и просил на них не зацикливаться, потому что ему самому они кажутся надуманными и случайными. Поэтому я ждал тебя. А сам пока обошел всех соседей, объездил всех родственников и знакомых. Извини, без разрешения твою машину взял...

   – У тебя же доверенности нет. – Это была реплика не возмущения, а непонимания.

   – Извини еще раз. Я сам ее написал и расписался за тебя.

   – Но в страховку ты не вписан.

   – Это да, здесь пришлось рискнуть, чтобы время не терять. В третий раз извини. В любом случае пронесло...

   – В этом ты пошел в меня – я сам сделал бы точно так. Конечно, ничего не нашел?

   – Если бы нашел, наверное, уже сказал бы.

   – Да, конечно... Что соседи?

   – Видели человека, приезжавшего на машине. Долго был у нас. Точно дату не запомнили; помнят лишь, что машина с иногородним номером. Не московская. Я подозреваю, что это было еще до твоего отъезда.

   – Да. Это меня дожидался следователь из следственного отдела ФСБ, нехороший молодой человек. Именно его я подозреваю. Я в тот вечер его за дверь выставил и не слишком добро с ним общался. У него глаза подлые, он может любую гадость устроить.

   – Какие у него причины для устройства гадостей?

   – Я объясню чуть позже... Что про Виктора знаешь?

   – Про дядю Витю?

   – Да.

   – Острая сердечная недостаточность. И помочь было некому. Хотя и среди дня случилось, а найти в деревне, видимо, было некого. Там, на деревенском кладбище, и похоронили. Семья его так распорядилась. Не захотели в Москву везти.

   Жена у брата была вторая. Дети были не Виктора, а от ее первого брака и с отчимом не слишком дружили. Таких похорон и следовало ожидать. Вопрос был в другом.

   – Что – среди дня?

   – Умер среди дня. По заключению экспертизы, около одиннадцати часов утра. Точнее, между одиннадцатью и двенадцатью.

   – Скажи-ка мне вот что... Как долго может длиться сердечный приступ?

   – Не знаю. Со мной не случалось.

   – Со мной, к сожалению, тоже.

   – Почему к сожалению?

   – Потому что иначе я знал бы ответ на этот вопрос.