Бедная Маланья забилась в солому и со страхом лает оттуда на страшных мортусов, она никогда еще не видала таких чудовищ.

- А эта собачка ваша? - спрашивает доктор.

- Наша, господин доктор.

- Казенная, полковая собственность, - улыбается сержант Грачев, широкоплечий друг Рожнова Игнашки, хотя у самого кошки скребут на сердце.

- А... Эй, мортусы!

Мортусы, взятые из тюрьмы каторжники, которым все равно не житье на вольном свете, и засмоленные от смерти, подходят к доктору.

- Возьмите эту собачку и привяжите особо... Она также подлежит карантинной выдержке...

- Воно, ваше благородие, не дастся, - пасмурно замечает мешковатый хохол.

- Как не дастся?

- Ни, не дастся, воно зле...

- Вот тебе на! - смеется доктор.

- Воно им, этим чертям, руки покусае...

- Ничего, не покусает...

Приезжих вводят в визиторскую камеру. Тут тоже торчат черномазые, в образе эфиопов, мортусы.

- Прошу, господин полковник, раздеться донага, - обращается доктор к фон Шталю.

Немец повинуется, ворча себе под нос: es ist abscheulich*. Рыжий помогает ему раздеться, снимает с него рейтузы, сапоги, чулки и обнажает сухие щепки, обтянутые сухою кожею... Немец ежится...

_______________

* Это отвратительно (нем.).

- Ничего, прекрасно... тело чистое... язвенных знаков нет, - бормочет доктор, внимательно всматриваясь в сухую, пергаментную кожу немца. - А это что за синий знак под левым сосцом?

Немец конфузится...

- Это ничего, так себе, пустяки, господин доктор...

- Однако же? Я все должен знать...

- Пустяки... глупость молодости... это имя Амалия, моей супруги... выжжено... порохом натерто...

- О! Понимаю, понимаю... Довольно... Обмыть господина полковника и одеть в карантинное платье, - приказывает он приставнику с мортусами.

Раздевают и осматривают молодых сержантов, сначала широкоплечего атлета Грачева.

- О! Завидное, богатырское сложение... дыхательный ящик бесподобный, есть где поместиться легким и всему рабочему аппарату тела, - удивляется словоохотливый доктор. - А это что у вас на шее?

- Образок... Память умершего друга...

- Умершего?.. Давно?

- В мае, господин доктор.

- А где?

- В Бессарабии, у Прута, недалеко от Ясс, на привале...

- Гм... А какой болезнью?

- Гнилою горячкой, господин доктор...

- Гм-гм... Гнилою горячкой... с пятнами?

- Да, с пятнами...

- Быстро? Да?

- Да... скоро... очень... в два дня...

- Гм... И этот образок был у него на теле?

- Да, господин доктор... Я везу его к невесте покойного и к матери.

- Так-так... прекрасно... Это вы знаете, что везете у себя на груди? Чуму!.. Только благодаря вашему богатырскому здоровью вы еще ходите по земле с этим страшным талисманом на теле... Взять его и особенно рачительно окурить и выветрить (это к фельдшеру).

Грачев снимает с себя образок и отдает фельдшеру.

Упрямее всех оказался мешковатый хохол: уперся, как вол, и не хочет раздеваться...

- Раздевайся! Я тебе приказываю! - горячился доктор.

- Ни, ваше благородие, не треба...

- Как не треба! Что ты!

- Не треба-бо... не гоже воно... соромно...

- Вот чудак! Соромно ему... Как же все раздевались, и господин полковник, и офицеры?

- Та негоже ж!.. Вони тут. (Хохол указал на полковника.)

- Я тебе приказываю... Слушай команду: долой платье! - скомандовал немец, на голом теле которого не оставалось никаких знаков полковничьего звания.

"Слушай команду" было магическим словом для упрямого хохла: он тотчас же сбросил с себя одежду и, вытянувшись в струнку, руки по швам (швов, правда, уже не было на голом теле), стоял колосс колоссом.