Взрыв бросил его на землю, и парень больно ударился коленом о камень. И тут же рядом с ним тоненько просвистели пули, заставив сердце противно сжаться от чувства почти животного страха.

Сашка кувыркнулся вперед, потом резко откатился в сторону и очень удачно оказался за старой брошенной покрышкой, которая давала ему хоть какую-то возможность укрыться.

Он сразу понял, откуда в него стреляют: в лаборатории были еще трое таджиков — двое из охраны и врач, и у парня не было сомнений, что это они выскочили на звуки стрельбы и теперь ведут огонь по нему.

Он перезарядил автомат, вытащил еще одну гранату, эту незаменимую в ближнем бою легкую РГД-5, и, услышав гортанный вскрик чуть левее от себя, дернул чеку и швырнул гранату на звук. Он знал, что вряд ли попадет, но взрыв гранаты — заставит проклятых чурок плюхнуться носом в песок, и именно этот момент он использует.

Банда вскочил на колени и дал длинную-длинную очередь, поведя стволом слева направо. Пули веером разнеслись по лагерю. Звонко лопнуло разбитое стекло в окне лаборатории. Гулко стукнула пробитая пулей железная бочка для дождевой воды, стоявшая у крыльца. Неожиданно тонко заверещал один из нападавших, получивший порцию свинца в живот.

Но только один…

Где второй?!

Бондаровича как-то вдруг сразу прошиб холодный пот. Вот сейчас очередь, и все…

И тут он заметил на месте взрыва своей гранаты покореженный автомат с разбитым цевьем, кусок маскировочной куртки, ботинок с остатком ноги…

Такая удача выпадает только раз в жизни, — бросив гранату на звук голоса, он угодил ею прямо под ноги нападавшему.

«Теперь врач. Хана фашисту!» — решение в голове Бондаровича созрело сразу. Он ни на секунду не усомнился, вправе ли был вершить высший суд.

Перевернув «по-афгански» связанные в одно целое магазины, он передернул затвор и решительно направился к лаборатории.

Глупо было бы напороться на выстрел обезумевшего от страха врача, поэтому действовал Бондарович четко и точно, как когда-то в училище на «показухе», — прижавшись к косяку входной двери спиной, он резко прыгнул в проем, дав очередь по всей длине коридора. Четыре двери, все по одну сторону коридора. Это значительно облегчало его задачу.

Шаг за шагом медленно продвигался он в глубь лаборатории, выбивая ногой двери.

Эта, видимо, была чем-то вроде раздевалки-накопителя — стены с рядами вбитых гвоздей, голые лавки по периметру.

В следующей, отделанной кафелем, брали кровь — несколько кушеток, аппараты для забора крови, простейшие инструменты, шприцы…

Им, охранникам-славянам, никогда толком не доверяли, и в помещении лаборатории Бондарович оказался впервые. Обычно кто-нибудь из таджиков вытаскивал контейнеры на крыльцо, и работа русских заключалась лишь в том, чтобы отнести «бидоны» в вертолет. Теперь Бондарович с содроганием осматривался на этой «фабрике крови». Только сейчас он понял, что именно было второй статьей доходов Ахмета…

В третьей комнате все еще стояло несколько контейнеров, и Банда догадался, что это помещение служило таджикам чем-то вроде кладовки.

Врач мог оказаться только за последней, закрытой дверью.

Сашка вытер вмиг вспотевший лоб тыльной стороной ладони, глубоко вздохнул и решительно мощнейшим ударом подкованного сапога вышиб дверь.

Врач, тщедушный старый таджик, сидел на полу в самом дальнем углу, в диком ужасе закрыв лицо руками.

Бондарович вспомнил, как лечился пару месяцев назад у этого старикашки. Тогда он растянул руку, выбивая зубы кому-то из слишком блатных подопечных, и старик пытался наложить ему на запястье тугую повязку, дрожащими от вечного сосания анаши руками закручивая узел. Парень вспомнил эти дрожащие руки, представил себе иглу в этих руках, которая нащупывает вену на руке очередного «донора», и ярость с новой силой нахлынула на него, застилая глаза страшной кровавой пеленой.