|
То есть тогда он у меня Михой звался. Все остальные собаки раньше его передохли, а этот вроде как живой и дохнуть не собирается. Ну, думаю, хоть один раз пронесло. Живучий к болячке песель попался. Выживет, мы с ним еще дел наделаем. Вся надежда у меня на этого щенка была. Я на него даже дышать боялся. Он уж подрос, и вот однажды днем посмотрел я на него, и показалось мне, что он тоже прихварывать начал. Глаз с него не сводил весь день и вижу, что точно, ошибки нет, все те же симптомы у пса. И температура. И есть ничего не хочет. Вялый. А уж когда у него слюна с пеной из пасти пошла, как у других собак, у меня от отчаяния разум помутился. В тот день сделал, чего в жизни своей не позволял себе. Схватил ружье, которое кто-то из охотников мне оставлял, и побежал к твоему Казбеку. Своими руками, думаю, застрелю беднягу, чтобы он и сам не мучился, и нас с Петенькой бы своими страданиями бы не мучил. Пусть уж он быстро погибнет, чем страдать, как наши остальные собаки в муках уходили. Выстрелил раз – промазал! Выстрелил второй – результат тот же! Ну не стрелок я, понятное дело. Да еще руки от волнения ходуном так и ходят. Ружье вверх-вниз прыгает. А щенок, не будь дурак, смекнул, что к чему, на лапы вскочил и деру. Я за ним. Он со двора, и я туда же. Он в лес, и я за ним. Долго за ним гонялся. Как ненормальный сделался. Ружье перезаряжу и снова стреляю. Выстрелю и слушаю, убил или нет. Слышу, шуршит, я снова туда стреляю. Дурак был! Мог не только собаку, но и кого-нибудь еще подстрелить. Да не соображал ничего. Как очумелый был. Последний раз выстрелил, и вроде как тишина. Ну все, думаю, прощай, мой последний пес. Повезло, хоть хоронить тебя мне не придется. Надоело уже с Петькой к вам в Трушино таскаться, чтобы павший молодняк хоронить. Все-таки я в могильщики своим собакам не нанимался, тяжело мне это все давалось. Привязываешься к ним. Вроде как и ничего не делают, только играют, едят да дрыхнут на солнышке, а придешь к ним, и так вдруг радостно делается. Уф! Поверишь ли! Рассказал тебе правду и сразу легче на душе стало.
Дядя Витя выслушал рассказ приятеля молча, лишь под конец произнес: – Молодец, конечно, что рассказал. Только я уж и так это знал. – Знал? – удивился Федор. – Откуда? – А ты сам подумай! Таких здоровущих ног, как у тебя, ни у кого в округе нет. А натоптал ты там, будьте нате. Когда я Казбека своего раненым нашел, то сразу понял, что это щенок из твоего питомника. Только думал, что охотники в него стреляли. А ты его искал, чтобы добить. – Почти так и было. И как же он выжил-то? – Рана у него не тяжелая была. Пуля через бедро навылет прошла. Я перед этим болел, дома какой-то антибиотик недоеденный завалялся. Одну таблетку в порошок растолок, рану присыпал да повязку наложил. Зажило все отлично! – Нет, я не про это. Отрава-то куда из собаки делась? – А это уж я тебе не скажу. Наверное, когда Казбек от тебя со страху улепетывал, у него все резервные силы организма включились в работу. Они яд и нейтрализовали. – Что же это такое получается? – развеселился Федор. – Я сам Казбека и спас? – Если бы ты в него из ружья палить не начал, то он бы у тебя полежал-полежал, да и подох бы от бабкиной отравы, как все другие твои собаки. А тут ты его на ноги поднял, заставил бегать, со страху у него весь яд и растворился. Когда я его нашел, то его трясло со страху, но пены на морде уже не было. И ел, и пил он у меня всегда отлично. Единственное, чего я опасался, что ты щенка признаешь и назад потребуешь. Но ты к нам в Трушино с тех пор больше носа не совал. Я и успокоился. Казбек тоже потихоньку в силу вошел. Хороший пес вырос. Только выстрелов до сих пор боится и вообще от громких звуков писается. – Отличного пса ты вырастил. И двое взрослых мужиков вновь с увлажнившимися от умиления глазами уставились на своих резвящихся на травке клыкастых и лохматых чудовищ. |
