На заднем сиденье было трое пассажиров: лысеющий мужчина средних лет с безразличным и непроницаемым лицом; рядом сидела седая дама, смахивающая на провинциальную домохозяйку, и...

Строго говоря, у каждого свое представление о красоте — словом, это дело вкуса. Истинная красота ценнее алмазов и впечатляет гораздо сильнее. Среди красоток экрана и сцены лишь единицы по праву носят это звание: грим, хитрости освещения и прежде всего гипнотический дар пресс-агентов и рекламных фирм создают дутый образ, не имеющий ничего общего с красотой в общепринятом смысле.

Но девушка в розовом ландо была по-настоящему красива. Сидя между своими увядшими спутниками, она выглядела словно роза на грядке с кабачками. Она была поистине само совершенство: безупречное сложение, чудесная кожа, тонкие черты и дивный цвет лица. Волосы, струившиеся по плечам, были не желтыми и не белесыми, а золотистыми, с рыжеватым отливом, и блестели под ярким солнцем точно шелковые нити. Овал лица девушки напоминал сердечко — округлые щечки изящно переходили в маленький, чуть заостренный подбородок. Открытое платье, или блуза (ниже талии Жаклин ничего разглядеть не могла), слепило белизной, а кружева подчеркивали длинную шею и обнаженные руки совершенной формы. Однако красота девушки не была классической — нежный румянец и округлые формы скорее вызывали в памяти прелестниц кисти Буше или Фрагонара.

Процессия продвинулась вперед еще на один фут. Восторженные вопли зрителей могли посоперничать с шумом, производимым панк-группой. Краснолицый полисмен отважно ринулся в гущу событий и тотчас исчез в толпе водителей, которые, потеряв терпение, вылезли из автомобилей и теперь с угрожающим видом приближались к диковинным лимузинам. Жаклин неохотно покинула сцену.

Расписание конференции, вывешенное в вестибюле отеля, откомандировало ее на бельэтаж, где проходила регистрация участников. У Жаклин в глазах зарябило от обилия розового и белого кружева, бумажных сердечек и золоченых купидончиков. За регистрационным столиком, задрапированным нежно-розовой гофрированной бумагой, восседали три сурового вида особы в розовых сарафанах. Напротив красовались выставочные стенды издателей с яркими плакатами. «Роман при свечах», «Давняя любовь» и «Любовь при лунном свете» — плакаты наперебой рекламировали книжные серии. «Лунный свет», очевидно, специализировался на всевозможных Валери: Жаклин углядела несколько экземпляров «Раба страсти» и стопку книг с именем писательницы, от которой была без ума давешняя стюардесса, — Валери Валентайн.

Пока Жаклин любовалась декором, к ней подплыл усатый господин в костюме-тройке:

— Мадам, ищете себе агента? Я представляю...

Жаклин взяла у него визитку. В конце концов, чем черт не шутит.

Еще один стенд, чуть в сторонке, своим кустарным исполнением весьма смахивал на школьную выставку рукоделия. Бело-розовые бумажные фестончики обрамляли шаткую арку; над аркой реяло знамя, на котором чья-то старательная, но не слишком умелая рука вывела: «Обсчество паклонников Валентайн». Жаклин оглядела стайку девочек, сбившихся вокруг стенда. Любопытно, не здесь ли прячется великий каллиграф? Девицы являли собой вполне достоверную выборку своей возрастной группы: худенькие и пухлые, миловидные и простоватые, и у большинства были или пластинки для исправления зубов, или прыщи, или и то и другое.

С приглашением в руках Жаклин приблизилась к регистрационной стойке.

— Это что, фанатки? — спросила она, указывая на паклонниц мадам Валентайн.