Английские министры руководствовались не столько законами гостеприимства, сколько соображениями осторожности. Опыт острова Эльба излечил их от благодушия. Они решили отправить генерала Бонапарта на Святую Елену маленький островок, затерянный в океане «далеко за Африкой». Несколько преданных людей пожелали последовать за ним в изгнание: Монтолон, Бертран, Гурго, Лас Каз, Маршан. Когда на борту «Нортумберленда» спутники Наполеона говорили об «императоре», английский адмирал делал вид, что не понимает: «На судне нет императора». Ни император Австрии, выдавший за Наполеона свою дочь, ни император России, так часто называвший его братом, не могли бы отказать ему в этом титуле, не показавшись смешными. Англичане, никогда не признававшие победоносную Империю, обращались с пленным императором сурово. Деревянные бараки, где разместили Наполеона и его спутников в Лонгвуде, были построены для скота. Тюремщик Хадсон Лоу, человек с лицом висельника, был мелочен и ничтожен. Но дурное обращение послужило осуществлению последнего замысла императора. На острове Святой Елены у этого гениального режиссера оказались в руках все составляющие пятого акта. «Несчастьям тоже присущи героизм и слава. Моей карьере недоставало невзгод. Если бы я умер на троне в облаках собственного всемогущества, для многих мой образ был бы неполон. Нынче, благодаря несчастью, я наг перед судом людей».

Наг? Не совсем, ибо полная объективность по отношению к самому себе человеческой природе не присуща. Наполеон на острове Святой Елены знал, что окружен неутомимыми биографами, готовыми опубликовать любое из его воспоминаний, и, с вполне естественным кокетством, принял перед лицом потомков наиболее привлекательную позу. Он хочет нравиться и в самом деле нравится неожиданной свежестью мысли и чувства и какой-то необъяснимой, вновь обретенной молодостью. В «Мемориале» Лас Каза лейтенант Бонапарт спасает императора Наполеона. В Лонгвуде, листая атласы, он надолго задумался, наткнувшись на карту Корсики. Там все было лучше. Даже запах у земли там был особый. «Одно сознание, что я на Корсике, — говорил он, закрывая глаза, — и ничего другого не было бы нужно». Ее он не нашел нигде больше. Не только корсиканское дитя, но и младший лейтенант в нем не умер. Он был консулом, императором, повелителем мира; он спал с дочерью Цезаря и остался выслужившимся солдатом. На острове Святой Елены эта детская непосредственность помогла ему пережить резкий переход от дворца к ангару. На своей скале он часто думал, что предпочел бы жить в Париже на двенадцать франков в день. Ужинать за тридцать су, бывать в литературных кафе и библиотеках, ходить в партер «Комеди-Франсез». Одного луидора в месяц хватило бы, чтобы оплатить жилье. Он не так уж сильно отличался от Стендаля, и тот это отлично чувствовал.

Он начинал жизненный путь как литератор; он завершает его, диктуя, как обещал солдатам Фонтенбло, историю их великих свершений. Записывают Лас Каз и Гурго. У него есть одна неизменная черта — жажда чтения. Он просит читать ему Евангелия и восхищается красотой Нагорной проповеди. Охотно слушает Корнеля, хотя и знает его наизусть. Да и сам он разве не выдающийся писатель? Иногда его фразы отточены и резки, как у Тацита: «Но как ответили в Англии на это великодушие? Сделали вид, что готовы принять врага в гостеприимные объятия, а когда он отдался им по доброй воле, уничтожили его».