— Но все это затрагивает мое имя и честь отца. Ты думаешь, он не пойдет до конца?

— Он блефует. — Жестом руки Пациенца словно бы отбросил эту тему.

— А если я тебе скажу, что он прав? — задала вопрос она.

— Ты дочь Чезаре, — пристукнул он ладонью по столу, на миг утратив присущее ему спокойствие. — Ты единственная дочь Чезаре Больдрани, и никто не может доказать обратное.

И тут Анна решилась открыться старому другу.

— Он не лжет, Пациенца, — заявила она. — Мама мне призналась в этом перед смертью. Мой отец — Немезио.

— Ах, эта Мария, — сказал он, мягко улыбаясь. — Если она что-то забивала себе в голову… Были две цели, которые она поставила перед собой: возвести тебя на вершину империи Больдрани и заставить склониться перед собой создателя этой империи. Мария, если ты хочешь знать это, единственный в мире человек, который заставил старика плакать.

— Нет, моя мать не лгала, — настаивала Анна. — У нее была ясная память. Уже десять лет, как я ношу в себе эту тайну. И если сказать откровенно, она никогда меня особенно не тяготила. Я убеждена, что отцовство — не биологический факт. Мой отец — Чезаре Больдрани, и я любила его как отца. Он меня вырастил, и я знала, что буду носить его имя, еще прежде, чем познакомилась с ним. Мама меня вырастила с этим культом Больдрани. Я испытывала к нему любовь и преданность дочери, он всегда был рядом со мной. А Немезио оставался для меня просто симпатичным человеком, который был какое-то время мужем моей матери. И отцом Джулио. Когда мама открыла мне свою великую тайну, я не была потрясена. Моя кровь осталась ко всему этому глуха. Но теперь, когда эта история может сделаться достоянием общественности, я не могу оставаться спокойной.

Пациенца нахмурился, и его смуглое арабское лицо сделалось суровым.

— Я не знаю, что тебе сказала Мария, — решительно возразил он, — но я уверен, что ты дочь Чезаре Больдрани. Немезио Милькович здесь ни при чем. Что же касается министра, то он, самое большое, владеет двумя-тремя письмами, которым больше сорока лет и которые ни черта не доказывают.

— Какие письма? — Оказывается, было что-то, чего она не знала, были какие-то документы. Значит, министр и в самом деле слишком хитер, чтобы бросаться в эту авантюру без подстраховки.

— Письма Немезио к твоей матери. Появились из архивов тайной фашистской полиции. Восходят они еще к тем временам, когда Немезио был политэмигрантом.

— В таком случае ты должен дать мне объяснения! — раздраженно воскликнула Анна.

— Может, мне и в самом деле следовало сказать тебе об этом раньше, — сокрушенно развел он руками, — но мне казалось, ни к чему будить спящую собаку.

— Я тебя вовсе не укоряю, — сказала Анна. — Я просто хочу знать.

— Тогда устроимся поудобнее и пристегнем ремни, — пошутил он. — Разговор будет долгий. Увы, но похоже, что сегодня мне придется отказаться от медитации и массажа, — добавил он с сожалением.

— Мне очень жаль, — пробормотала Анна, хотя на самом деле в этот момент ей было не до здоровья Пациенцы.

— Мне придется рассказать и о себе, — начал он, смирившись. — Причем раньше, чем о министре и о твоем отце.

— А при чем здесь ты? — прервала она его удивленно. — Какое отношение имеешь ты к моему появлению на свет?

— Никакого. Но лучше начать с самого начала. Ты хочешь знать, на самом ли деле у министра козырной туз в руке, и я попытаюсь объяснить тебе, как обстоят дела.