Беглянку звали Улой. Впрочем, она и не была беглянкой. Всю свою жизнь она, холопка местного дедича, прожила в соседнем селе — именно в том, из которого уже год как перестали доходить вести. И недаром — села больше не было…

Чужой человек постучался в ворота как раз в день Солнцеворота, когда повсюду горели праздничные костры. Чужак был хмур, молчалив — и болен. Его уложили на солому в сарае, позвали бабку — ту самую, что теперь лежала у собственного порога — но было поздно. Через три дня чужака отнесли на погост, а еще через день пропал первый из жителей маленького села. Затем исчез второй, третий…

— Он… он и за мной приходил… — Ула говорила быстро, но еле слышно, постоянно оглядываясь на подступавший к поляне лес. — Всех уже сгубил и за мной пришел. Страшный, лицо красное, ногти желтые, кривые…

— Одет? Во что одет? — быстро спросил Войча.

— Кафтан… Богатый, с бляшками медными. Когда он помер, думали еще этот кафтан оставить, не хоронить, но потом…

Войча кивнул. Про одежду он спросил больше Для порядка — все и так было ясно. Войчемиру приходилось допрашивать пленных и он видел, что девчушка не лжет. Да и совпадений было больше чем достаточно — про «опыра» ему рассказывали еще в Кудыкиной Гати.

Заметил Войча и еще кое-что. Вначале ему показалось, что перед ним — совсем ребенок, лет восьми, не больше. Но при свете лучин — их не пожалели, зажгли сразу с полдюжины — стало ясно, что Ула значительно старше. Оставалось лишь гадать, сколько ей — тринадцать? Четырнадцать? Такую уже и продать можно — и не без выгоды.

Впрочем, продавать беглянку было некому — не Ужику же! — да и вряд ли Войча мог нажиться на такой сделке. Девчонка была некрасива. И даже не просто некрасива — такую не каждый день встретишь. Лицо покрывали глубокие оспины, вместо носа торчал какой-то бугорок с двумя дырочками, вдобавок ко всему у бедняжки не было передних зубов, отчего она слегка пришепетывала. Такую даже огрским торговцам не продашь, даже ежели отмыть, подкормить и нарядить во что-нибудь пристойное.

Итак, продавать Улу Войча раздумал, но проблема осталась. И не одна, а сразу несколько. Куда, например, эту Страшилку (именно так Войча стал про себя именовать беглянку) девать? А главное — куда идти? Ведь село — мертвое село, откуда бедная Страшилка бежала — находилось как раз на их пути.

Об этом Войча решил поговорить с Ужиком попозже, когда Ула заснет. Лишнего девчонке знать ни к чему , да и чем она поможет, Страшилочка?

Ужик молча выслушал Войчины соображения и задумался. Честно говоря, Войчемир не ждал от недотепы чего-нибудь путного и советовался с ним больше для порядка, чтобы парень не думал, будто с ним не считаются.

— И чего делать будем? — поинтересовался Войча, ожидая увидеть в ответ все то же пожатие узких плеч.

— Пойдем в село.

Сказано это было настолько твердо и уверенно, что Войча даже растерялся.

— А этот… опыр который?

— Убьем.

И вновь поразился Войча — от Ужика ли он это слышит?

— Ну… да — нерешительно кивнул он. — Надо бы… Ведь он, нелюдь, и дальше народ губить будет! Так ведь как его убьешь? Его же, говорят, и сталь не берет!

— Убьем…

Войча вздохнул. План глубокого обхода по лесу, который он хотел предложить, повис в воздухе. Если уж этот недомерок не боится…

— А и ладно! — Войча покачал головой и зло скривился. — Где наша не пропадала! Знать бы только, как к нему, к опыру этому, подступиться…

На это Ужик ничего не сказал, и Войча мысленно пожалел о своем скоропалительном решении.