— По-разному. То с одним товаром, то с другим. Они никогда не повторялись.

— И какой следующий?

— Я не знаю. Миссис Бозли знает.

— А откуда знает миссис Бозли?

— Я не знаю.

Но в голосе его не было уверенности. Даффи взял жестянку с молоком и поставил на пол, за ящик. Туда, где ее запросто можно было не заметить.

— В накладной есть условное число. Там всегда бывает две четверки.

Даффи встал и направился к офису миссис Бозли. На полпути он остановился, вернулся, поднял жестянку с маслом, помахал ею перед носом Глисона и, не говоря ни слова, пошел в стеклянную конуру. Вернулся он с подшивкой накладных, на которой было написано «Далби», и списком предстоящих поставок.

— Покажи-ка мне.

Он стал водить пальцем по страницам; Глисон время от времени кивал. Все товары с контрабандой, как и говорил Глисон, значились под номером с двумя четверками. Даффи открыл подшивку с предстоящими закупками и снова стал ждать кивка Глисона. Ждать пришлось недолго. 783/5236/144. Один ящик консервированных личи. Порт отправления: Гонконг. Дата прибытия: четверг. Послезавтра. Неудивительно, что они так переполошились.

— Вот этот? — спросил Даффи и прочитал номер.

— Да.

— И где в них героин?

— Не знаю. Мне об этом не рассказывают. Да я и не хочу знать. Наверное, где-то в банках.

— Сколько там банок?

— Там написано.

Даффи сунул подшивку ему под нос и заставил прочитать: «Двенадцать дюжин двухсотпятидесятиграммовых банок консервированных личи фирмы „Чан-Мун“. Большое спасибо.» Даффи сунул руку в правый карман и выключил запись. Он начинал распаляться, и это было заметно.

— Продолжай.

— Что продолжать? — осипшим от страха голосом проговорил Глисон.

Даффи поднял ложку и стал греть ее на свече.

— Все, что ты еще не рассказал, мешок с дерьмом, — в голосе у него появились истерические нотки, но руки не тряслись. Они не тряслись и тогда, когда он снял верхнее блюдце и аккуратно положил в ложку щепотку белых кристаллов. После этого он снова начал ее подогревать.

— Я все рассказал, все.

Но Даффи едва его слышал. Он думал об убитых младенцах, выпотрошенных и набитых героином, младенцах, которых надо было перевезти через границу прежде, чем их трупики утрачивали цвет живой плоти, младенцах, которым не исполнилось и двух лет — иначе от них не было бы никакой пользы. Доживи до двух, и ты спасен: у тебя есть шанс вырасти, как все остальные дети. Можешь стать наркоманом, если хочешь, а можешь наркоторговцем, у нас свободная страна.

И еще он думал о серьезной темноволосой девушке, у которой глаза становились тем больше, чем меньше оставалось от ее тела. О девушке достаточно умной, чтобы понимать, что это ее собственная слабость убивает ее. О девушке, у которой ковер вонял от кровавых помоев. О девушке, от которой он сбежал, чтобы только не знать, что с ней сталось.

Эти две мысли полностью завладели сознанием Даффи.

— Я все, все рассказал, — сказал Глисон. — Миссис Бозли мне больше ничего не говорила. Я не знаю, откуда его привозят.

Даффи смотрел на растворенный героин. Ему было плевать на Глисона, а Глисону было плевать на Лесли. На любую такую, как Лесли. Он опустил ложку и небрежно стёр грязь с кончика иглы. Потом поднес ее к ложке.

— Молоко, — только и сказал Глисон. Потом снова, еще тише: — Молоко.

Даффи опустил шприц, подошел к ящику, где стояла жестянка с сухим молоком, и с силой ее пнул.