Нажал на тормоз Савельев.

— Стой! Стой!

Выпрыгнул он из машины. Стянул за шиворот с трактора Лентю, словно пушинку перебросил в свой «газик» прямо за руль.

— Умеешь?!

— Теорию знаю, — водил обалдело глазами Лентя. — Практики не имел.

— Скорости помнишь?

— Помню.

— Гони! Бей по колхозу тревогу. Пожар за лесом на поле.

Замешкался Лентя.

— Гони! — закричал Савельев.

Сорвался «газик» как метеор.

Впрыгнул Савельев на трактор, Василию бросил:

— Ну-ка, садись за плуги!

Ракетчик метнулся стрелой. Понял, в чем дело, Шишкин.

Взвыл трактор. Танком рванулся к полю. Танком вошел в огонь. Опустил Василий в землю железные плуги. Начался смертный бой.

Пламя лизало машину. Пламя кусало, как зверь, людей. Загорелась на Васе одежда. Затлела на Савельеве выходная районная пара. Дым застилал глаза. Врывался трактор в лавину огня, проскакивал. Быстро брал разворот и снова в безумной своей атаке шел в адово это пламя. А следом из-под плугов поднималась спасеньем земля, ложилась изнанкой наверх. Глушила собой огонь. Бороздой, как ручьем, преграждала ему дорогу.

— Держись! — кричал председатель. — Держись!.. Слышишь меня, Василий!

— Слышу, — отзывался Василий. — Слышу… — И лишь губы кусал от боли.

Когда примчалась из Березок колхозная помощь, пламя уже угасало. На пропаханной полосе ревел, содрогаясь мотором, трактор. А рядом лежали Савельев и Вася. Смотреть на них было страшно.

Тут же на машине отправили героев в больницу, в район. Из района — немедля в область. Из области — самолетом в Москву.

В полете

Самолет шел на большой высоте. Облака были ниже. Как «юпитер», в небе пылало солнце. Савельев и Вася лежали на носилках. Рядом дежурил доктор.

Степан Петрович то на короткие минуты приходил в себя, то снова терял сознание. И в эти короткие мгновения проносились в мозгу у Савельева одна за другой картины.

То видел Степан Петрович детство свое. Вот он — светлоголовый маленький мальчик. И рядом речка Лама, и почему-то мать на берегу. Молодая, красивая. В тревоге прижимает она к себе сына. Словно защищает его от занесенной над мальчиком сабли.

Потом мать пропадала, и возникала Маша. Бежала Маша берегом Ламы. А сзади бежал Савельев. Маша смеялась. Савельев смеялся. И вдруг этот смех превращался в раскаты орудий. Взлетала от взрывов земля под ногами. Савельев видел себя в танке. Танк врывался в огонь. Но тут же превращался в трактор. Затем трактор — в танк, и танк — опять в трактор. Путалось все. Савельев чувствовал жуткую боль. Он сжимал зубы. Но стон вырывался помимо воли.

Над ним наклонялся доктор. Савельев утихал и забывался.

Затем сознание вновь возвращалось. Перед Савельевым промелькнули лица Червонцева, деда Опенкина, Нютки с ее криком «не дам!». Почему-то наглое лицо Степана Козлова с криком уже самого Савельева «уходи!». Затем появилась фигура того знаменитого генерала, который приезжал однажды в Березки, его низкий поклон односельчанам и слова: «Спасибо. Намек понял. Виноват я перед Березками». Наконец, возник пруд и Анисья Ивановна. Сидит он вместе с Анисьей Ивановной. Сидят и молчат.

После этого Савельев забылся надолго. Когда к нему вновь явилось сознание, он увидел Березки.