— Ничего подобного я не говорил, — ответил мистер Боффип, испытывая от всего этого величайшее наслаждение.

— Не говорили, значит должны были сказать, потому что вы на самом деле так думали, сэр! — Белла два раза дернула его за лацканы и раз поцеловала. — Вы видели, что беспечная жизнь вскружила мою глупую голову, ожесточила мое глупое сердце, что я стала жадная, расчетливая, заносчивая, несносная. И тогда вы решили превратиться в самый добрый, самый милый на свете дорожный столб, который указывал мне, по какому пути я отправилась и куда он меня приведет в конце концов. Признавайтесь во всем немедленно!

— Джон, — сказал мистер Боффин, и вид у него был такой сияющий, будто он купался в солнечных лучах. — Посоветуйте мне, пожалуйста, как тут быть.

— Суд хочет слушать вас, а не вашего защитника, — возразила ему Белла. — Извольте отвечать сами! Признавайтесь во всем немедленно!

— Ну, раз уж на то пошло, голубушка, — сказал мистер Боффин, — я сознаюсь, что, когда мы составили наш маленький заговор, о котором вспоминала здесь моя старушка, я спросил Джона, а не лучше ли будет расширить его — вот как вы сейчас доложили. Но ничего подобного я сам себе не говорил и не мог говорить. Я только сказал Джону, что если уж рычать по-медвежьи, так лучше не на него одного, а на всех прочих.

— Сию минуту признавайтесь, сэр! — сказала Белла. — Вы задумали все это, чтобы проучить и исправить меня?

— Разумеется, дитя мое, — ответил мистер Боффин. — Не во вред же вам я старался. Можете в этом не сомневаться. Я надеялся, что мои старания не пропадут даром. Но здесь надо добавить еще следующее: лишь только моя старушка узнала Джона, как Джон сказал нам, что он давно присматривается к одной неблагодарной личности по имени Сайлас Вегг. И отчасти для посрамления этого самого Вегга, для того, чтобы завести его как можно дальше в той бесчестной игре, которую он вел у нас за спиной, я в заставлял этого Сайласа читать мне вслух книги, что мы покупали с вами вместе. И кстати, душенька, того скупца звали не Блэкберри, а Блюнбери Джонс.

Белла, все еще стоявшая на коленях у ног мистера Боффина, села на пол и, думая о чем-то своем, не сводила глаз с его сияющей физиономии.

— А все-таки, — проговорила она после долгой паузы, — две вещи мне до сих пор непонятны. Ведь миссис Боффин знала, почему мистер Боффин так изменился? Что это все напускное? Ведь знали? — спросила она, поворачиваясь к старушке.

— Знала! — с жаром ответила миссис Боффин.

— Почему же вы принимали это так близко к сердцу? Я ведь помню, как вам было неприятно, тяжело!

— Однако, Джон, вострый же глаз у вашей супруги! — воскликнул мистер Боффин, восхищенно потряхивая головой. — Правильно, душенька, правильно! Сколько раз мы были на волосок от гибели из-за моей старушки.

— Но почему? — удивилась Белла. — Ведь она же была с вами заодно!

— А потому, что водится за ней одна слабость, — сказал мистер Боффин. — Но если говорить правду и только правду, так я этой ее слабостью горжусь. Дело-то вот в чем: моя старушка такого высокого мнения обо мне, что ей было просто невмоготу слышать и видеть, как я рычу по-медвежьи. Не могла она притворяться! Вот по этой самой причине мы и боялись, что нашему заговору угрожает серьезная опасность.