В его глазах все кружилось. Он будто бы улетал. Ноги еле касались пола. Свет резал глаза, но как бы то ни было, он чувствовал какое-то необъяснимое наслаждение, позволяя себе следовать за ощущениями «полета». Он думал: «Да ну всех и вся к черту. Особенно этот дом».
Не смотря на кровь, залившую все его лицо, порез был небольшим. Среди всего этого разгрома, когда с нижнего этажа доносились возгласы и крики, взрывы смеха и звуки разрушений, он осторожно прошел в уже затопленную ванную и нашел несколько упаковок комплектов для оказания первой помощи. Он взял две из них. Одну положил в карман рубашки, чтобы воспользоваться ею позже, после того, как они закончат громить этот дом, а из второй он достал тампон ваты и аккуратно приложил его к щеке. Его рука была твердой, не смотря на жуткое головокружение, которое показалось ему даже приятным. Когда выходил из ванной, то прислонился к дверному косяку, чтобы еще раз посмотреть на собственноручно устроенный разгром: сорванные и смятые плакаты, растоптанные на ковре маленькие животные, разорванные простыни и желтые пятна мочи на стенах.
Вдруг его прежнее веселое возбуждение исчезло, сменившись чувством отчаяния, опустошения. Он почувствовал себя отрезанным от всех других. Вопли ликования этажом ниже показались ему чуждыми, как и звуки разрушения или звона разбивающегося стекла. «Мне что-то не по себе…» Он, будто в замедленном движении, опустился колени, и поток рвоты устремился через его горло, а затем через рот на сухой синий ковер. Кислый, противный запах обжег ему ноздри. Он рыгал снова и снова, стоя на коленях и облокотившись на раму дверного проема, пока в нем ничего не осталось, чем можно было бы еще раз рыгнуть. В животе все горело, как в груди и так же в горле. Он понял, что за тишина наступила этажом ниже: Гарри и все остальные слушали, как его рвет. Поднявшись с коленей, он собрал в себе все силы. Ноги и руки дрожали. Он отвернулся от лепешки рвоты, оставшейся на полу.
«Почему внизу так тихо?»
Схватившись руками за живот, шатаясь и прижимаясь к стене, он направился к лестнице. Ему хотелось пить. Было ли это отчаяние? Хотя он не знал, как незадолго до того заставил себя проглотить крепкий напиток со вкусом рвоты, который будто кислотой обжег ему рот и горло.
Собравшись спуститься в гостиную, он заметил на столе наполовину опустошенную бутылку водки и расхохотался. Он же сам принес ее сюда и напрочь об этом забыл. Он никогда так не хохотал, когда был трезв, но когда выпил… Он прикрыл ладонью рот, чтобы попытаться остановить смех и взял со стола бутылку. Тишина внизу не прекращалась. Никто не смеялся. Он сделал большой и жадный глоток, и, когда противная на вкус жидкость обожгла ему горло, то на его лице выступила гримаса отвращения. Затем он почувствовал, как полыхающее зелье растекается по внутренностям живота, но вместо рвотного рефлекса внутри себя он ощутил какую-то необъяснимую мягкость и успокоение.
Он вслушался и услышал звуки, похожие на стон, или удушье. Он не был уверен в том, что это было на самом деле. Качнув бутылку в руке, он начал спускаться по ступенькам. Остановившись внизу, он сощурился и, наконец, увидел то, что происходит в прихожей.
Гарри Фловерс всей своей массой придавил к стене девушку. Ему помогали Марти Сендерс и Ренди Пирс. Они держали ее за руки, распяв ее вдоль стены, пока Гарри ее насиловал. Или он ее не насиловал? Бадди не знал, можно ли поиметь кого-либо в такой позе, стоя. Но что-то он с ней делал. Его штаны вместе с трусами съехали на колени, а на голом заду были отблески света освещающей крыльцо лампочки. Лицо девушки по большей части было скрыто в тени, но Бадди видел безумие в ее глазах и ужас. Рука Ренди была похожа на присоску, прилипшую к ее груди.
— Иисус… — сказал Бадди. Слово взорвалось у него во рту, как и рвота несколькими минутами прежде на верхнем этаже.
— Я — следующий, — сказал Марти, оскалив улыбку Бадди. |