— Мосье… Ашете абсент… Ашете абсент пур ну… — сказала она и стала ласково трепать Николая Ивановича по щекам.

— Брысь, брысь!.. — замахал тот руками, пятясь.

Но женщина не унималась. Она схватила его за руки и стала притягивать к себе, как бы стараясь, чтобы он ее поцеловал.

— Да чего ты пристала-то, черномазая? — бормотал Николай Иванович, стараясь высвободить свои руки из рук женщины, но та была сильная, и это не так легко было сделать. Она продолжала держать его руки и говорила все ту же фразу:

— Ашете абсент пур ну, ашете абсент.

— Она просит, чтобы вы купили ей анисовой водки, — перевел земляк Николаю Ивановичу.

— Водки? Так чего же она мне руки-то ломает! И ведь какая сильная, подлючка!

Николай Иванович косился на жену. Та уже вспыхивала, бледнея и краснея от ревности, и наконец проговорила:

— Вот нахалка-то! Николай Иваныч! Да что ж ты стоишь-то да за руки ее держишь! Пойдем вон… Выходи…

— Она меня держит, а не я ее… Пусти, черномазая! — рванулся он, вырвав одну руку, но женщина, улыбаясь и показывая белые зубы, держала его за другую и бормотала:

— Ашете абсент, ашете абсент.

— Николай Иваныч! Да что ж ты, в самом деле!.. — возвысила голос Глафира Семеновна. — Ведь сказано, чтобы ты выходил!

— Душечка… Она меня держит…

Он потянулся к выходу и, так как его держали, вытащил за собой из палатки женщину. Та, предполагая, что Николай Иванович согласился уже купить ей абсенту и сейчас поведет ее в ресторан, обняла его другой рукой за шею, поцеловала и заговорила:

— Мерси, мерси… Аллон, аллон…

Но тут Глафира Семеновна не выдержала. Она взмахнула дождевым зонтиком и с криком: «Ах ты, подлая индейская морда!» — ударила женщину по голове. Взвизгнула в свою очередь и женщина. Увидав, что удар нанесен ей Глафирой Семеновной, она выпустила из рук руку Николая Ивановича, бросилась на Глафиру Семеновну и вцепилась в ее ватерпруф, сверкая глазами и бормоча непонятные слова. Глафира Семеновна рассвирепела и тоже держала ее за ворот рубахи.

— Меня хватать? Меня? Ах ты, индейка мерзкая! Да я тебе все бельмы твои выцарапаю, — бормотала она.

— Глаша, оставь, оставь… — начал было Николай Иванович, оттаскивая за плечо жену, но было уже поздно…

В одно мгновение Глафира Семеновна и индеянка вцепились друг дружке в волосы и упали на траву, барахтаясь и царапаясь.

— Господи! Да что же это такое! — воскликнул Николай Иванович и бросился разнимать дерущихся. — Земляк! Да что же вы-то сложа руки стоите? Помогите и вы! — закричал он земляку.

Земляк тоже начал разнимать. Он сел на индеянку и старался отдернуть ее руку от Глафиры Семеновны; но тут выбежала из палатки старая индеянка и, заступаясь за молодую, принялась тузить кулаками по спине земляка, Глафиру Семеновну и Николая Ивановича. Сделалась общая свалка. К происшествию между тем, заслыша крики, подбегали гарсоны из ресторана, путаясь в своих длинных белых передниках, стремились мальчишки-индейцы.

Кое-как сцепившихся женщин растащили. Те еле переводили дух, и каждая по-своему выкрикивала угрозы.

— Наглая индейская тварь! Потаскушка! На моих глазах и вдруг смеет к моему мужу целоваться лезть! Я покажу тебе, мерзавка! — слышалось у Глафиры Семе новны.

Бормотала что-то и индеянка, показывая кулаки. Шляпка Глафиры Семеновны валялась на траве, вся измятая, валялся и переломанный зонтик.