Николай Иванович поднял с травы пакет с остатками жаркого и медленно направился к выходу из сада. За ним шел земляк. За земляком следовала Глафира Семеновна.

— И где же эдакие скандалы происходят, что дикие девчонки безнаказанно могут лезть на женатых мужчин, да еще к тому же при их женах? В Париже. В самом цивилизованном городе Париже! — не унималась она. — Ну, хваленый Париж! Нет, подальше от этого Парижа. Слушайте, Николай Иваныч! Я завтра же хочу ехать вон из этого проклятого Парижа, — обратилась она к мужу.

— Но, душечка, мы еще ничего порядком не осмотрели на выставке. Мы еще не видали художественного отдела.

— Черт с ней, с выставкой!

— Но ты забыла, что в Луврском магазине заказала себе разные наряды, а эти наряды будут готовы только еще послезавтра.

— Завтра же пойду в магазин и буду умолять приказчиц, чтобы они мне приготовили все к вечеру. К вечеру приготовят, а ночью — марш домой.

— Побудем хоть еще денька три на выставке, — упрашивал Николай Иванович.

— Чтобы опять на диких нарваться? Благодарю покорно. Домой, домой и домой!

— Сама виновата. Не следовало эту бабу зонтиком бить. Я и сам бы сумел отбояриться от этой бабы.

— Ты отбояриться? Да ты рад был. У тебя даже в глазах какие-то дьявольские огни забегали от радости. Ну, я и не стерпела. Да и как стерпеть, если при мне, при законной жене, на мужа дикая баба лезет.

Глафира Семеновна быстро направилась к выходу. У выхода, при усиленном свете фонарей, Николай Иванович заметил, что у нее расцарапана щека и сочится кровь. Он сказал ей об этом и прибавил:

— Приложи к щеке платочек. Индейка-то, должно быть, какой-нибудь маленький прыщичек у тебя на щеке сковырнула, и до крови…

— Плевать! Назло не приложу. Глядите на меня и казнитесь, — отвечала Глафира Семеновна сердито.

По железной дороге домой супруги уже не поехали. У входа в сад стоял извозчичий экипаж. Николай Иванович нанял экипаж и посадил в него супругу. Когда он прощался с земляком, земляк шепнул ему:

— Я говорил вам, что в Тулу со своим самоваром не ездят, и вот сегодня были ясные на это доказательства. Не будь при вас сегодня самовара в виде супруги, никакой бы неприятности не вышло, и мы провели бы отлично вечер, даже, может быть, в сообществе диких индеек. До свиданья! Адрес ваш знаю и завтра утром постараюсь проведать вас, — прибавил он, раскланиваясь и с Николаем Ивановичем, и с Глафирой Семеновной.

Не возражать!

На другой день поутру, когда Николай Иванович, проснувшись, потянулся и открыл глаза, Глафира Семеновна была уже вставши. Она стояла в юбке и ночной кофточке перед зеркалом, вглядывалась в свое лицо и пудрилась. Увидев, что муж проснулся, она обернулась к нему и проговорила:

— Мерзавка дикая-то в трех местах мне лицо исцарапала. Подлая тварь! Ну, да ей тоже от меня зонтиком досталось. Кажется, я ей губу рассекла и глаз подправила. Жаль только, что зонтик-то сломался. А на тебя, Николай Иванович, я просто удивляюсь…

— В чем, в чем, душечка?

— А в том, что каждая юбка для тебя милее жены.

— Но чем же я виноват, что она сама ко мне лезла? Ты видела, что, как только мы вошли, она сейчас же схватила меня за руки.

— Врешь, врешь! Ты сам был рад. Иначе бы ты должен был сразу ударить ее по зубам и тащить к городовому.

— Здравствуйте! Ты благодари Бога, что городовогото около не было, а то после драки не миновать бы нам полицейского участка.