— Pour se reposer! Pour se reposer!

— Скажи на милость, какой хитрый народ эти носильщики! Ведь это они нарочно отказались нести наши подушки в вагон, чтобы принудить нас взять подушки и одеяла у этих блузников. «Нельзя, — говорят, — с большими вещами в вагоне быть». Они думали, что мы поверим и не понесем сами, но нет, не на таких напали, — говорила Глафира Семеновна.

— Да, да… Наверное, что они подкуплены или сами участвуют в барышах, — поддакнул Николай Иванович.

В вагон, однако, супругов впустили беспрепятственно. Только кондуктор, покосившись на громадные подушки, улыбнулся и спросил Николая Ивановича:

— Vous êtes les russes, monsieur? N’est-ce pas?

— Вуй, вуй, ле рюсс, — отвечала Глафира Семеновна за мужа.

— Oh, je vois déjà, madame, — продолжал улыбаться кондуктор, указывая на подушки, потребовал билеты, тщательно осмотрел их и прибавил по-французски: — Вы едете прямо в Женеву, а потому не советую ехать в этом вагоне. В Дижоне из этого вагона придется пересаживаться в другой вагон. Пойдемте, я вам укажу вагон, из которого не надо будет пересаживаться.

Он поманил их пальцем, взял их саквояжи и подушки, помог им вынести все это из вагона и перевел в другой вагон, пояснив еще раз:

— Voilà à présent c’est tout droit peur Genève.

— Вот это по-нашему, вот это на наш, русский, кондукторский манер, — заговорил Николай Иванович и, поблагодарив кондуктора, сунул ему в руку франк.

— Merci, monsieur, — кивнул кондуктор и одобрительно сказал: — Oh, je connais les russes et leurs habitudes!

Поезд простоял четверть часа и, наконец, после трех звонков тронулся.

Подарок за провинность

Кроме супругов, в купе вагона сидели: толстенький, коротенький француз с коротко остриженной бородкой на жирном лице и тоненький француз в ярком галстуке и с черненькими усиками.

— Очень уж я рада, что мы не одни ночью едем и можно быть спокойными, что мошенники нас не ограбят, — сказала Глафира Семеновна мужу. — Какая ни на есть, а все-таки компания из четырех человек. А то помнишь, как мы ехали из Кельна в Париж, всю-то ночь одни в купе просидели. Ужасно было страшно. Я ведь тогда как есть всю ночь напролет не спала. Ну а теперь, ежели мы заснем, они не будут спать.

— Так-то оно так, но ведь и на эту компанию полагаться не следует, — отвечал Николай Иванович. — Почем ты знаешь: может быть, эти-то два француза именно мошенники и есть. Мы заснем, а они поднесут нам к носу хлороформу, усыпят нас покрепче, да и ограбят.

— Да что ты! Не похожи они, кажется, на мошенников, — испуганно проговорила Глафира Семеновна.

— То есть как это не похожи? Что они одеты-то хорошо? Так ведь по железным дорогам мошенники-оборванцы не ездят.

— Ну вот, Коля, ну вот ты меня и смутил. Теперь я опять буду всю ночь бояться.

— Бояться тут особенно нечего, а просто надо держать ухо востро и спать попеременно: сначала ты поспишь, потом я посплю.

— Да, удержишься ты, ежели я засну! Как же, дожидайся! Ты первый соня.

— Не хвались, горох, и ты не лучше бобов, я вот лучше опять выну из саквояжа револьвер и спрячу его в боковой карман. Пусть они видят, что мы все-таки при оружии.

И Николай Иванович с важной миной вынул из саквояжа револьвер, внимательно осмотрел курок и спрятал револьвер в боковой карман. Толстый француз взглянул на Николая Ивановича и с улыбкой сказал:

— C’est l’ami de voyage?

— Вуй.