— Я думаю, Глаша, прежде всего чайку и закусить, — начал Николай Иванович, обращаясь к жене, и, получив утвердительный ответ, хотел отдать приказ кельнеру, но тот уже, почтительно поклонившись, пятился к двери и бормотал:

— Ich verstehe, mein Неrr… Gleich werden Sie kriegen…

— Понимают по-русски-то, но только не говорят, — заметила Глафира Семеновна, когда кельнер исчез за дверью.

Одни евреи!

Так как супруги положили остаться в Вене всего одни сутки, то, умывшись, напившись чаю и закусив, они тотчас же отправились осматривать город. На этот раз они уже были осторожны и, дабы не разыскивать свою гостиницу на обратном пути, как они разыскивали в Париже, запаслись адресом гостиницы у швейцара. Когда они брали карточку и адрес у швейцара, вдруг перед ними завертелся знакомый уже им тоненький еврейчик. Снимая шляпу и раскланиваясь, он спрашивал, не нужен ли супругам экипаж. Дабы супруги могли его понять, он одну и ту же фразу произносил по-французски, по-немецки и по-польски.

— Вот навязывается-то, — сказала Глафира Семеновна. — Не надо. Ничего не надо! Нихтс… Геензи прочь. Мы идем гулять, шпацирен…

И супруги отправились пешком. Вскоре они вышли на большую улицу, блистательно освещенную газом. Направо и налево сплошь были магазины с великолепными выставками товаров и с обозначением цен. Такого сильного движения в экипажах, как в Париже и Берлине, на улице не было, но зато на тротуарах была толпа от пешеходов, и эта толпа изобиловала евреями всех мастей и степеней полировки. Прежде всего, что поразило супругов, это масса накрашенных женщин известного сорта, пестро расфранченных, в высоких шляпах с широкими полями, ухарски надетых набок, и непременно с громадным белым страусовым пером, развевающимся на этих шляпках. Женщины дымили папиросками и бросали вызывающие взгляды на мужчин.

— В Париже и Берлине таких бабьих стад на улицах ведь мы не видели, — заметил жене Николай Иванович. — Это ужас, сколько их! И все с белыми перьями. Форма здесь такая, что ли?

— А ты считай, считай сколько. Для женатого человека это занятие будет самое подходящее, — раздраженно отвечала Глафира Семеновна. — Тьфу, противные! — плюнула она и вдруг заметила еврейчика из гостиницы: он то забегал вперед супругов, то равнялся с ними и шел рядом. — Смотри, смотри, он опять уж около нас. Вот неотвязчивый-то! — указала она мужу.

Они проходили мимо колоссального потемневшего храма и остановились взглянуть на барельефы, еврейчик подскочил к ним и произнес, указывая на храм:

— Die berühmte Stephanskirche.

Глафира Семеновна улыбнулась на еврейчика и перевела мужу:

— Церковь Святого Стефана, говорит.

Далее Глафира Семеновна стала останавливаться около окон магазинов. В окнах было светло, так что больно было смотреть, до мельчайших деталей виднелись вся внутренность магазинов, и в них опять-таки носатые и губастые евреи, хоть и одетые по последней моде.

— Приказчики-то также все из иерусалимских. Как же нам сказано, что Вена славянский город. Вот тебе и славянский! — заметила Глафира Семеновна мужу.

Жиденький еврейчик не отставал от супругов и при каждой их остановке около окон магазинов вертелся тут же. Глафиру Семеновну поразили своей дешевизной шелковые чулки и перчатки, лежавшие на окне в выставке.

— Надо купить. Это ужасно дешево. В Петербурге чуть не втрое дороже, — произнесла она, и лишь только хотела взяться за ручку двери магазина, как еврейчик уже ринулся вперед и, распахнув эту дверь, придерживал ее рукой, пропуская супругов.