— То есть так рад, что и сказать не умею, что я попал наконец в Берлин.

— И я тоже, — отвечала жена.

Где же мы?

Глафира Семеновна утром проснулась первой, открыла глаза, потянулась под жиденьким пуховиком, заменяющим в Германии теплое одеяло, и проговорила:

— Николай Иваныч, ты не спишь?

В ответ на это послышался легкий всхрап и скрипнула кровать. Николай Иванович перевернулся на другой бок.

— Коля, вставай. Пора вставать. Смотри, как мы проспали: одиннадцатый час. Когда же мы будем осматривать город? Ведь надо умыться, одеться, чаю напиться, послать за нашим багажом и отыскать наши саквояжи и подушки. Ведь здесь, в Берлине, мы решили пробыть только один день.

Николай Иванович что-то промычал, но не пошевелился. Жена продолжала его будить:

— Вставай! Проспишь полдня, так много ли тогда нам останется сегодня на осмотр города?

— Сегодня не осмотрим, так завтра осмотрим. Куда торопиться? Над нами не каплет, — пробормотал муж.

— Нет, нет, уж как ты там хочешь, а в немецкой земле я больше одного дня не останусь! Поедем скорей в Париж. Что это за земля, помилуйте! Ни позавтракать, ни пообедать нельзя настоящим манером без телеграммы. Питайся одними бутербродами. Всухомятку я не привыкла.

Глафира Семеновна быстро встала с постели и принялась одеваться. Николай Иванович протянул руку к ночному столику, вынул из портсигара папиросу, закурил ее и продолжал лежать, потягиваясь и покрякивая.

— Да и сегодня прошу тебя сделать как-нибудь так, чтобы нам здесь можно было пообедать настоящим манером с говяжьим супом и горячими бифштексами или котлетами, — просила Глафира Семеновна мужа. — Здесь такой обычай, чтоб обедать проезжающим по телеграмме, — ну, пошли им в гостиницу откуда-нибудь телеграмму, закажи обед — ну их, пусть подавятся.

— В гостинице-то, я думаю, можно обедать и без телеграмм. Телеграммы только для станций на железных дорогах, — отвечал муж.

— Все-таки пошли телеграмму. Расход невелик, а по крайней мере, тогда пообедаем наверняка… Телеграмму я тебе сама напишу. Я знаю как… «Хотель Берлин… Дине ин фир ур» — и потом нашу фамилию. Даже и не дине, — поправилась Глафира Семеновна. — Дине — это по-французски, а по-немецки — митаг. «Митаг ин фир ур», — вот и все.

— Лучше же прежде спросить кельнера. Я уверен, что для Берлина телеграммы не надо, — стоял на своем Николай Иванович.

— Ну, это если спрашивать, так, наверное, перепутаешься. Скажут — «да», а потом окажется, что нет, — и сиди голодным. Беда за границей без языка. Вот ежели бы мы говорили по-немецки настоящим манером.

— Вдвоем-то как-нибудь поднатужимся.

— Нам и так придется много натуживаться. Багаж надо добывать, саквояжи и подушки разыскать. Да что ж ты валяешься-то! Вставай… Смотри, уж одиннадцать часов!

Глафира Семеновна возвысила голос и сдернула с мужа пуховик. Муж принялся одеваться.

Через несколько минут супруги умылись, были одеты и звонили кельнеру. Тот явился, поклонился и встал в почтительной позе.

— Самовар, — обратился к нему Николай Иванович. — А тэ не надо. Тэ у нас есть. Цукер тоже есть.

Кельнер глядел на него во все глаза и, наконец, спросил: — Tea wünschen Sie, mein Herr?

— He тэ, а просто самовар и без цукер и без тэ. Глаша, как самовар по-немецки?

— Постой… Пусть уж просто чай несет. Может быть, самовар принесет?

— Да зачем же, ежели у нас есть свой чай?

— Ничего.