— Не желаю я так садиться. Отчего ж, когда извозчик вез нас в гостиницу, то не совал никакой таксы? Алекспозисион — ен франк. Четвертак…

— Oh non, monsieur, — отрицательно покачал головой извозчик и отвернулся.

— Да садись же, Николай Иваныч, а то без извозчика останемся, — протестовала Глафира Семеновна и вскочила в экипаж.

— Глаша! Нельзя же, не торговавшись. Сдерут.

— Садись, садись.

Николай Иванович, все еще ворча, поместился тоже в экипаже. Извозчик не ехал. Он обернулся к ним и сказал:

— Un franc et cinquante centimes et encore pour boire…

— Алле, алле… — махнула ему Глафира Семеновна. — Франк и пятьдесят сантимов просит и чтоб ему на чай дать, — объяснила она мужу. — Алле, алле, коше… Алекспозисион.

— Quelle porte, madame? — спрашивал извозчик, все еще не трогаясь.

— Вот уж теперь решительно ничего не понимаю. Алле, алле! Алекспозисион. Пур буар вуй… Алле…

Извозчик улыбнулся, слегка тронул лошадь бичом, и экипаж поплелся.

На извозчике по Парижу

Через пять минут извозчик обернулся к сидевшим в экипаже супругам и сказал:

— Vous êtes etrangers, monsieur? N’est се pas?

— Глаша! Что он говорит? — отнесся к супруге Николай Иванович.

— Да кто ж его знает! Не понимаю.

— Да ведь это же уличные слова, а про уличные слова ты хвасталась, что знаешь отлично.

— Уличных слов много. Да, наконец, может быть, это и не уличные.

— Etes-vous russe, monsieur, anglais, espagnol?

— Рюсс, рюсс, — отвечала Глафира Семеновна и перевела мужу: — Спрашивает, русские мы или англичане.

— Рюсс, брат, рюсс, — прибавил Николай Иванович. — Да погоняй хорошенько. Что, брат, словно по клюкву едешь? Погоняй. На тэ, или, как там у вас, на кофе получишь. Мы, рюсс, любим только поторговаться, а когда нас разуважить, мы за деньгами не постоим.

— Ну, с какой стати ты все это бормочешь? Ведь он все равно по-русски ничего не понимает, — сказала Глафира Семеновна.

— А ты переведи.

— Алле… Алле вит. Ну донон пур буер. Бьен донон.

— Oh, á présent je sais… je connais les russes. Si vous êtes les russes, vous donnez bien pour boire, — отвечал извозчик. — Alors il faut vous montrer quelque chose de remarquable. Voila… c’est l’Opеra, — указал он бичом на громадное здание театра.

— Ах, вот Опера-то! Николай Иваныч, это Опера. Смотри, какой любезный извозчик… Мимо чего мы едем, рассказывает, — толкнула мужа Глафира Семеновна и прибавила: — Так вот она, Опера-то. Здесь, должно быть, недалеко и кафе Риш, в котором граф Клермон познакомился с Клементиной. Она была танцовщица из Оперы.

— Какой граф? Какая Клементина? — удивленно спросил Николай Иванович жену.

— Ты не знаешь. Это я из романа… Эта Клементина впоследствии вконец разорила графа, так что у него остался только золотой медальон его матери, и этот медальон…

— Что за вздор ты городишь!

— Это я про себя. Не слушай… Да… Как приятно видеть те места, которые знаешь по книгам.

Извозчик, очевидно, уже ехал не прямо на выставку, а колесил по улицам, и все рассказывал, указывая бичом: — Notre-Dame… Palais de Justice…

— И Нотр-Дам знаю… — подхватила Глафира Семеновна.