Она ощутила жесткость камня, полированную твердость металла, и вот она проникла в пустоту за ними. И там что-то было.

Щупальца отпрянули, коснувшись неизвестного предмета — или предметов — она никогда не встречала такого и никто не встречал. Не предмет, сказала она себе, а множество различных… она не могла подобрать слово. Они были не живые, хотя, несомненно, они были сущностью чего-то. Она ощутила цепенящий страх, дрожь, отвращение, как будто там были пауки, миллиарды копошащихся пауков с радужными изуродованными телами, с лапами, покрытыми дрожащими черными волосами. Крик застрял в ее горле, но она подавила его. Они не могут мне повредить, сказала она себе, они не доберутся до меня; они внутри, а я снаружи.

Мозг ее снова двинулся вперед, она оказалась среди них; и тут она поняла, что это не пауки, в них нет вреда, потому что они не живые. Но, хотя в них и не было жизни, в них было заключено значение. Бессмыслица. Как может что-то безжизненное содержать значение? Она была окружена их значениями, маленькими безжизненными значениями, которые смутно шептали ей что-то, пробирались вперед, прижимались к ней и ждали ее внимания. Она ощущала биение бесчисленных крошечных сгустков энергии, и в мозгу ее мгновенно вспыхивали картины и в тот же момент гасли — множество изображений, как рой мошек, летящих в столбе солнечного света; их самих не было видно, но о них знаешь по отражению света от их дрожащих крылышек.

Она попыталась сконцентрироваться, сфокусировать свои умственные щупальца на одном из маленьких танцующих изображений, удержать его настолько, чтобы понять, что это такое. Как будто издалека, как будто происходило с другим человеком, она чувствовала, как пот струится по ее лицу. И крепче закрыла глаза, чтобы картина в ее мозгу стала четче.

Изображение прояснилось, но они по-прежнему дрожали и прыгали, по-прежнему шел блеск от дрожащих крыльев, смазывая туманные смутные картины. Бесполезно, подумала она; она попыталась продвинуться еще дальше, насколько хватало сил, но была отброшена. Что-то было внутри, что-то необычное, но она не смогла разглядеть его.

Она упала вперед, повернулась на бок, все еще оставаясь в позе эмбриона. Открыла глаза и сквозь пелену увидела склонившегося над ней Кашинга.

Мэг прошептала:

— Я в порядке, сынок. Там что-то есть, но я не смогла ухватить его.

Он приподнял ее:

— Хорошо, Мэг. Ты сделала, что могла.

— Если бы у меня был мой хрустальный шар, — шептала она.

— Хрустальный шар?

— Да. Я оставила его дома. Никогда не верила в него.

— Ты думаешь, он помог бы тебе?

— Может быть. Он помогал мне сосредоточиться.

Остальные стояли вокруг, следя за ними. Энди подошел поближе, вытянул шею и фыркнул. Мэг похлопала его по носу.

— Он всегда беспокоится обо мне, — сказала она. — Думает, что его работа — заботиться обо мне. — Оттолкнувшись от Кашинга, она села. — Дай мне немного времени. Я попробую еще раз.

— Не нужно.

— Попробую. Отряд был прав. Там что-то есть.

Большие каменные стены возвышались на фоне безоблачного неба — прочные, насмешливые, враждебные. Высоко в небе неподвижно висела большая птица, казавшаяся точкой.

— Жуки, — сказала она. — Миллионы маленьких жуков. Копошатся. Жужжат. Как муравьи или как пауки, как мошки. Все время движутся. Приводят в замешательство.

Элин произнесла своим резким холодным голосом:

— Я могу помочь.

— Дорогая, держись подальше от этого, — заметила Мэг. — Мне хватает своих неприятностей.

Она снова встала на колени, приняв прежнюю позу.

— Последний раз, — сказала она.