Селяне, увидев сироту, тут же начали перекрикиваться, и вскоре о преображении нищенки знали уже все, от мала до велика. Местные жители подтянулись к дороге, и когда путники добрались до околицы, здесь собралось не меньше полусотни человек. Бородатые мужики в холщовых штанах и рубахах, женщины в таких же серых платках и сарафанах, детишки — простоволосые, но такие же блеклые и повседневные.

— Хорошо, что ты не сгинула, Зимава, — порадовался за девушку один из селян. — Сестры вчерась ужо и оплакивать собрались, по дворам бегали, искали. Насилу успокоили, что задержалась где и с рассветом возвернешься… А это кто с тобой? Что за инородец неведомый?

— Это мой жених, дядя Чилига. Лесославом кличут, — весело крутанувшись, ответила Зимава. — Вот и платье мне уже на свадьбу подарил. Нравится?

— Как это жених? — вмешалась рябая толстушка с другой стороны улицы. — Откель вдруг такой взялся? На тебя, не иначе, морок лесавки напустили! И нам глаза отводят… Чур меня, чур, отведи слово дурное, наваждение лесное, дух болотный…

— Ну и как, баб Виклина, помогло? — остановившись, чуть присела перед ней довольная Зимава. — Никакой он не морок! Гость торговый заморский. От ладьи своей на Оке отбился, в лесу заплутал, вот к нам и выбрался, вконец отчаялся. Обещал, коли к людям выведу, на мне жениться. А мне и не жалко! — Девушка с довольной улыбкой оглянулась на Ротгкхона и раскинула руки: — Вот они, люди-то!

— Бесстыжая ты девка, Зимава! — укоризненно покачал головой пожилой Чилига. — Нечто так можно, по нелепице половину судьбы от мужика требовать? Несчастье с путником стряслось — а ты и пользуешься! Не слушай ее, мил человек, срамницу этакую. Такое обещание гнилушки болотной не стоит! Отдохни с устатку, подкрепись, да и ступай себе в город с чистой совестью. Никто тебе и слова дурного не скажет.

— Еще как скажет! — тут же парировала Зимава. — Я его от Лягушачьей вязи отвела. Жизнь, почитай, спасла. По следу заметила и от самой топи завернула. Нечто жизнь людская ракитового куста не стоит?

— Ты, мил человек, что, так с походным мешком и заплутал? — с подозрением поинтересовался парень из-за жердяной изгороди. — С мечом и копьем от ладьи отстал?

— Бывалый воин с копьем и мечом никогда не расстается, — спокойно возразил Ротгкхон. — Смерть, она ведь завсегда рядом. Токмо и ждет, когда расслабишься. Из-за мешка же моя напасть как раз и случилась. В сторонке от глаз хотел кое-какие припасы перебрать. Те, которые постороннему глазу лучше не показывать, дабы корысти лишней в душе не пробуждать. Вот со сторонением и перестарался. Так спрятался, что обратной дороги опосля не нашел.

Отговорка эта вызвала у деревенских немалое изумление. Глядя на воина с тяжелой золотой гривной на шее, с золотой застежкой плаща, двумя рядами крупных золотых пуговиц на груди, золотыми кольцами на пальцах и золотыми накладками пояса — трудно было поверить, что путник боится вызвать чью-то корысть содержимым вещмешка.

— Платье девичье у тебя тоже завсегда с собой имеется, добрый молодец? — с ехидством поинтересовалась баба Виклина. — Без меча и платья от ладьи не отлучаешься?

— Ну, так я его и смотрел… — запнувшись, пробормотал Ротгкхон.

Вот именно на этом, на подобных мелочах и засыпаются многие вербовщики в чужих мирах! Пилот, привыкший раз в два-три дня кидать запачкавшуюся форму в утилизатор и вместо нее распечатывать свежую, совершенно забыл, что в древних мирах все это происходит намного сложнее.

— Вез, небось, кому-то, — предположила другая женщина.