Поначалу гости выпивали тостами, заставляя молодых целоваться снова и снова, но постепенно о причинах пирушки селяне начали забывать, кучковаться у бочонков по интересам: мужики с мужиками, бабы с бабами, девки и парни напротив друг друга. Точку поставил Стражибор, тоже заметно хмельной, но о долге своем не забывающий. Подняв посох, он обошел стол, провел своей темной отполированной палкой между плечами молодых, наложив ее на связующие их нити:

— Благословляю вас, дети мои! — торжественно провозгласил он. — Пред Хорсом и Триглавой вы мужем и женой назвались. Пред берегинями лесными назвались, пред людьми смертными назвались. Настал час пред Ладой и Полелем мужем и женой назваться! Ступайте, дети мои, и пусть Ярила горячий даст вам силу и наградит плодородием!

— Любо молодым! Любо, любо! — встрепенулись селяне. Кто-то по привычке крикнул: «Горько!» — но его тут же зашугали. Для молодых настал час высшего священнодействия.

Зимава и вербовщик, сопровождаемые добрыми и сальными напутствиями, вошли в старый овин, который использовался сиротами для хранения сена. Скота у девочек не имелось — но ведь и курам подстилку нужно менять, и в нужник траву бросать, и матрацы ею набивать. Так что, серпом и терпением, овин они за лето травой постепенно набивали. Правда, пока здесь не успело накопиться еще и трети — но это было только удобнее для постели, сделанной из наброшенной поверх сена кошмы.

Поправив заменяющую дверь рогожу из камыша, вербовщик поднял обмотанную нитью руку:

— Нас больше никто проверять не будет?

— До утра молодых тревожить не принято. Чаруша за Пленой тоже проследит и спать в бане уложит. Я ее еще накануне упредила.

— Слава друидам! — Ротгкхон выдернул нож и наслаждением рассек путы. — Свобода!

Он расстегнул пояс и бросил в траву — проследив, однако, чтобы рукоять меча была направлена в сторону кошмы. Расстегнул и стянул через голову рубаху:

— Ой, как это приятно, когда воздухом по коже обдувает! А одеяло здесь не предусмотрено? Замерзнем ведь ночью.

— Кошма большая. Завернемся, еще и жарко покажется. — Зимава стала распутывать завязки платья, выбралась из его плотных объятий, опустив вниз, аккуратно разложила в стороне от постели. Помялась, оглаживая исподнюю рубаху, распутала завязочку у шеи. Лесослав уже вытянулся на кошме, и она решилась: скинула последнюю одежду и торопливо легла, прижавшись к мужу.

— Давай помогу. — Вербовщик закинул дальний край кошмы на девушку и старательно подоткнул со своей стороны, превращая ее в подобие кокона. Потом набросил на себя свою сторону полотнища из мягкого войлока и, довольный, вытянулся во весь рост.

— Лесослав, ты чего? — не поняла девушка.

— Чего? — Ротгкхон тоже не понял ее вопроса.

— Ну… Мы же муж и жена. У нас теперь брачная ночь. А ты отворачиваешься.

— Да, день получился длинный. Бортовой системный был на пару часов короче. Хорошо хоть до завтра нас никто не побеспокоит. Давай отдыхать.

— Почему отдыхать? — полувылезла из кокона Зимава. — Ты же мне муж! Тебе ныне отдыхать рано.

— Я очень устал…

— Нет, подожди… — Она за плечо повернула вербовщика к себе. — У мужа есть супружеские обязанности, а не просто ночью поспать. Хотя, погоди… Ты ведь леший… Наверное, ты просто не мужчина? Ты не понимаешь, кто такие женщины? Ты не способен быть мужем?

— Да все я могу! — не выдержал Ротгкхон.